III. Понятие Я в дзен буддизме

В кратком обзоре фрейдовского психоанализа и его развития в рамках гуманистического психоанализа я затрагивал проблему человеческого бытия и важности экзистенциального вопроса. Благополучие человека при этом рассматривалось как преодоление им отчужденности и изоляции, в то время как особенность психоаналитического подхода заключается в проникновении в человеческое бессознательное. Кроме того, я рассказал о природе бессознательного и сознательного и о том значении, которое психоанализ вкладывает в понятия «знать» и «осознавать». Наконец, я говорил о важности для психоанализа роли аналитика.

Можно было бы предположить, что систематическое описание дзэн-буддизма станет первоочередным условием его сопоставления с психоаналитическим методом, однако я затрону лишь те его аспекты, которые имеют с психоанализом непосредственные точки соприкосновения.

Главная цель дзэна состоит в достижении просветления, или сатори. Человек никогда не сможет полностью понять дзэн, если он не испытывал этого переживания. Так как сам я не переживал сатори, я не способен рассуждать о дзэне на том уровне, который подразумевается полнотой этого переживания, а могу говорить о нем лишь в самых общих чертах. В то же время, поскольку сатори «представляет собой почти непостижимые для европейского сознания искусство и способ просветления», я не буду рассматривать дзэн с позиций К. Г. Юнга. По крайней мере, дзэн для европейца является не более сложным, чем Гераклит, Майстер Экхарт или Хайдеггер. Огромное усилие, требующееся для достижения сатори, является главным препятствием на пути к пониманию дзэна. Большинство людей не способны совершить подобное усилие, поэтому даже в Японии сатори встречается весьма редко. Однако, несмотря на то что я не имею возможности говорить о дзэне компетентно, я имею примерное о нем представление, что стало возможным благодаря прочтению книг доктора Судзуки, присутствию на нескольких его лекциях и вообще ознакомлению с дзэн-буддизмом из всех доступных мне источников. Предполагаю, что я смогу осуществить предварительное сопоставление дзэн-буддизма и психоанализа.

В чем заключается главная цель дзэна? Судзуки говорит в этом отношении следующее: «Дзэн по своей природе представляет собой искусство погружения в суть человеческого бытия, он указывает путь, ведущий от рабства к свободе... Можно сказать, что дзэн высвобождает заложенную в нас природой естественную энергию, которая в обычной жизни подавляется и подвергается искажению в такой степени, что не способна реализоваться адекватным образом... Поэтому цель дзэна заключается в том, чтобы не позволить человеку лишиться разума и стать безобразным. Под свободой человека я понимаю возможность реализации всех внутренне присущих его сердцу созидательных и благородных побуждений. Обычно мы слепы в своем неведении о том, что наделены всеми необходимыми качествами, которые могут сделать нас счастливыми и научат любить».

Я хотел бы заострить внимание на некоторых важных аспектах дзэна, следующих из данного определения: дзэн - это искусство погружения в суть человеческого бытия; это путь, ведущий от рабства к свободе; дзэн высвобождает естественную энергию человека; он оберегает человека от безумия и уродования себя; он побуждает человека к реализации своих способностей любить и быть счастливым.

Главной целью дзэна является переживание просветления - сатори. Этот процесс подробно описан в работах доктора Судзуки. Здесь я хотел бы остановиться на некоторых особенно важных для западного человека, и в первую очередь психолога, аспектах данного вопроса. Сатори по своей природе не является умственной аномалией. Оно не характеризуется потерей чувства реальности, как это происходит в состоянии транса. В то же время сатори не представляет собой нарциссическое состояние разума, являющееся характерным проявлением некоторых религиозных учений. «Если Вам угодно, это абсолютно нормальное состояние разума...» По мысли Йошу, «дзэн - это ваше повседневное мышление». «То, в какую сторону открывается дверь, зависит от расположения ее петель». Переживающий сатори испытывает особенное воздействие состояния просветления. «Весь процесс нашего мышления станет протекать совсем по-другому, что позволит нам испытывать большее удовлетворение, больший покой, большую радость, чем это было прежде. Изменения претерпит сама атмосфера существования. Дзэн обладает и омолаживающими свойствами. Весенний цветок станет еще более прекрасным, а горный водопад - прохладным и чистым».

Как явственно следует из приведенного отрывка работы доктора Судзуки, сатори представляет собой истинное воплощение человеческого благополучия. Пользуясь психологической терминологией, просветленность можно определить, по моему мнению, как полностью осознаваемое и понимаемое индивидом состояние, его всецелую ориентацию на реальность, как внутреннюю, так и внешнюю. Это состояние осознается не мозгом человека или какой-либо другой частью его организма, а самим индивидом в его целостности. Оно осознается им не как нечто опосредованное его мышлением, а как абсолютная реальность: цветок, собака, другой человек. Пробуждаясь, человек делается открытым и отзывчивым для окружающего мира. Это становится возможным благодаря тому, что он перестает рассматривать самого себя как вещь. Просветление подразумевает «полное пробуждение» целостной личности, ее движение в направлении реальности.

Необходимо четко себе представлять, что ни транс, при котором человек пребывает в убеждении, что он бодрствует, в то время как он крепко спит, ни какое-либо разрушение личности человека не имеют никакого отношения к состоянию просветленности. По всей видимости, для представителя западной школы психологии сатори будет выглядеть как субъективное состояние, как некоторая разновидность самостоятельно вызываемого человеком состояния транса; при всей своей симпатии к дзэн-буддизму, подобного заблуждения не избежал даже доктор Юнг: «В силу того, что воображение само по себе представляет психическое явление, не имеет ровным счетом никакого значения, будем ли мы определять просветление как «подлинное» или «мнимое». Как бы то ни было, человек, будучи «просветленным», полагает, что он является таковым вне зависимости от того, соответствует ли это действительности, или он лишь заявляет об этом... Даже если бы он был неискренен в своих словах, его ложь была бы одухотворенной». Конечно, подобное утверждение является лишь фрагментом общей релятивистской концепции Юнга, определяющей его понимание «подлинности» религиозного переживания. Со своей стороны, я ни при каких условиях не могу рассматривать ложь как нечто «духовное»; для меня она не является ничем, кроме лжи. В любом случае дзэн-буддисты не являются сторонниками этой имеющей некоторые достоинства концепции Юнга. Наоборот, действительное и, следовательно, истинное изменение человеческого мировоззрения в результате подлинного переживания сатори для них чрезвычайно важно отличать от мнимого переживания, обусловленного, возможно, психопатологическими факторами, при котором постигающий дзэн предполагает, что достиг сатори, тогда как учитель его уверен в обратном. В наблюдении за тем, чтобы изучающий дзэн не подменял подлинное просветление мнимым, и заключается одна из главных задач наставника.

Оперируя терминами психологии, можно сказать, что полное пробуждение является достижением «продуктивной ориентации», что подразумевает творческое и активное, как у Спинозы, восприятие мира, а не пассивное, потребительское, накопительское и деляческое отношение к нему. Внутренний конфликт, обусловливающий отчуждение собственного «я» от «не-я», разрешается при достижении человеком состояния творческой продуктивности. Любой рассматриваемый объект уже не существует в оторванности от человека. Видимая им роза представляет объект его мысли именно как роза, а не в том смысле, что, говоря о том, что он ее видит, он лишь утверждает, что данный объект тождествен для него определению розы. Человек, находящийся в состоянии полной продуктивности, становится в то же время и в высшей степени объективным: его жадность или страх уже не искажают видимые им объекты, т. е. он видит их такими, какие они есть в действительности, а не такими, какими он хотел бы их видеть. Подобное восприятие исключает возможность возникновения паратаксических искажений. Человеческое «я» активизируется, происходит слияние субъективного и объективного восприятия. Активный процесс переживания происходит в самом человеке, в то время как объект остается без изменений. Человеческое «я» оживляет объект, и само оживляется посредством него. Только тот, кто не отдает себе отчета в том, насколько его видение мира ментально или паратаксично по своей природе, может рассматривать сатори как некий мистический акт. Человек, осознавший это, приходит и к другому осознанию, которое можно определить как абсолютно реальное. Чтобы понять, о чем идет речь, достаточно лишь мимолетного переживания этого ощущения. Обучающийся игре на фортепиано мальчик не может соперничать в мастерстве с великим маэстро. Однако игра маэстро не таит в себе ничего сверхъестественного, представляя собой совокупность тех же элементарных навыков, которым обучается мальчик; разница лишь в том, что навыки эти отточены маэстро до совершенства.

Две дзэн-буддистских притчи явственно свидетельсвуют о том, насколько значимым для концепции дзэна является неискаженное и неинтеллектуальное восприятие реальности. В одной из них повествуется о разговоре между наставником и монахом:

«- Стараешься ли ты утвердиться в истине?
- Да.
- Каким образом ты себя воспитываешь?
- Я ем, когда я голоден, и сплю, когда я утомлен.
- Но ведь так поступает каждый. Получается, что они воспитывают себя так же, как ты?
- Нет.
- Почему?
- Потому, что во время еды они заняты не едой, а позволяют себе отвлекаться на посторонние вещи; когда они спят, они не спят вовсе, а видят тысячу и один сон. Этим они и отличаются от меня».

Наверное, нет необходимости как-либо комментировать данную притчу. Охваченный алчностью, страхом и неуверенностью в себе рядовой человек, далеко не всегда сам это осознавая, постоянно живет в мире иллюзий. Окружающий мир в его глазах приобретает свойства, существующие лишь в его воображении. Такое положение дел было в той же мере актуальным для эпохи, к которой относится приведенная притча, что и для наших дней: и сегодня практически каждый лишь полагает, что он видит, ощущает вкус или чувствует что-либо, нежели действительно испытывает подобные переживания.

Автором другого не менее показательного высказывания стал учитель дзэна: «До того времени, как я начал изучать дзэн, реки для меня были реками, а горы - горами. После того, как я получил первые знания о дзэне, реки перестали быть реками, а горы - горами. Теперь же, когда я постиг учение, реки вновь стали для меня реками, а горы - горами». И в данном случае мы становимся свидетелями того, что действительность начинает восприниматься по-новому. Как правило, человек заблуждается, принимая тени вещей за их подлинную сущность, как это происходит в платоновской пещере. Осознав свою неправоту, он обладает пока лишь знанием о том, что тени вещей не есть их сущность. Оставляя пещеру и выходя из темноты на свет, он пробуждается и видит теперь уже не тени, а истинную сущность вещей. Находясь во тьме, он не способен постичь света. В Новом Завете (Иоанн 1, 5) говорится: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его». Но стоит ему выйти из тьмы, как перед ним сразу же открывается разница между миром теней, в котором он жил раньше, и реальностью.

Постижение природы человека является одной из первостепенных задач дзэна, направляющего человека к самопознанию. Однако речь здесь идет не о присущей современной психологии категории «научного» знания, не о знании познающей интеллектуальной личности, рассматривающей саму себя как объект. В дзэне же это знание является неинтеллектуальным и неопосредованным; это глубокое переживание, при котором познающий и познаваемый превращаются в единое целое. Судзуки сформулировал эту мысль так: «Главная задача дзэна заключается в максимально естественном и непосредственном проникновении в глубинные аспекты человеческого существования».

Интеллект не способен дать исчерпывающий ответ на экзистенциальный вопрос. Достижение просветленности становится возможным при условии отказа индивида от многих препятствующих истинному видению мира заблуждений, порожденных его разумом. «Дзэн требует полной свободы разума. Даже одна мысль становится препятствием и ловушкой на пути к истинной свободе души». Из этого следует, что постулируемое западной психологией понятие сочувствия, или эмпатии, по дзэн-буддистскому учению является неприемлемым. «Концепция сочувствия, или эмпатии, представляет собой интеллектуальное воплощение первичного переживания. Если говорить о самом переживании, то оно не допускает никакого разделения. В то же время в своем стремлении постичь переживание, подвергнуть его логическому анализу, предусматривающему различение, или раздвоение, разум тем самым вредит сам себе и уничтожает переживание. При этом исчезает подлинное ощущение идентичности, что позволяет интеллекту осуществить свойственное ему разрушение реальности. Феномен сочувствия, или эмпатии, являющийся результатом процесса интеллектуализации, в большей степени может быть свойствен неспособному испытывать подлинного переживания философу».

Однако спонтанность переживания может ограничиваться не только интеллектом как таковым, но и какой-либо идеей или индивидом. В этой связи дзэн «не придает большого значения священным сутрам, а также их трактовке мудрецами и учеными. Индивидуальное переживание входит в противоречие с мнением авторитета и объективными определениями». В рамках дзэна человек должен быть свободным даже от Бога, от Будды, что выразилось в дзэнском изречении: «Произнеся слово «Будда», омой свои уста».

Развитие логического мышления не является задачей дзэна, что отличает его от западной традиции. Дзэн «ставит перед человеком дилемму, которую он должен суметь разрешить на более высоком уровне мышления, чем тот, каковым является логика».

Как следствие и понятие наставника в дзэн-буддизме не соответствует западному аналогу. В дзэнском понимании польза, приносимая ученику наставником, состоит лишь в том, что последний существует в принципе; вообще, для дзэна наставник является таковым только в той мере, в какой он способен осуществлять контроль над собственной мыслительной деятельностью. «Что поделать - пока ученик не готов постичь что-либо, он не может ему ничем помочь. Высшая реальность постигается лишь самостоятельно».

Современный западный читатель, привыкший выбирать между безропотным подчинением подавляющему его и ограничивающему его свободу авторитету и полным отрицанием оного, оказывается озадаченным отношением наставника дзэна к ученику. В рамках дзэна речь идет об ином, «разумном авторитете». Ученик делает все лишь по собственной воле, не испытывая со стороны наставника никакого принуждения. Наставник ничего от него не требует. Ученик руководствуется собственным желанием обучаться у своего наставника, ибо хочет получить от него знания, которыми сам пока не располагает. Учитель «не имеет необходимости объяснять что-либо с помощью слов, для него не существует понятия священного учения. Прежде чем утверждается или отрицается что-либо, все взвешивается. Не стоит ни молчать, ни пустословить». Наставник дзэна полностью исключает какое бы то ни было навязывание ученику своего авторитета и в то же время настойчиво стремится завоевать у него истинный авторитет, основанный на реальном переживании.

Необходимо иметь в виду, что подлинное достижение просветления неразрывно связано с трансформацией человеческого характера; не отдающий себе в этом отчета вообще не будет способен понять дзэн. В этом проявляется буддистское происхождение дзэна, так как спасение в рамках буддизма подразумевает необходимость изменения человеческого характера. Человек должен освободиться от страсти обладания, должен укротить свою алчность, гордыню и высокомерие. Он должен с благодарностью относиться к прошлому, быть тружеником в настоящем и с чувством ответственности смотреть в будущее. Жить, руководствуясь принципами дзэна, - значит «относиться к себе и окружающему миру с благодарностью и благоговением». Для дзэна эта жизненная позиция, лежащая в основе «скрытой добродетели», является весьма характерной. Смысл ее в том, что человек должен не растрачивать попусту дарованные природой силы, а жить полноценной жизнью как в обычном, приземленном смысле, так и в нравственном отношении.

Дзэн ставит перед человеком цель освобождения от рабства и обретения свободы, достижения «абсолютной неуязвимости и отваги» в этическом понимании. «Дзэн основывается на характере человека, а не на его интеллекте. Следовательно, главным жизненным постулатом для него является человеческая воля».

Что будем делать с полученным материалом:

Если этот материал оказался полезным ля Вас, Вы можете сохранить его на свою страничку в социальных сетях:

Словами можно выразить всего лишь небольшой фрагмент человеческого знания, поскольку то, что мы говорим и думаем, весьма приближенно отражает наши переживания. Причина этого не только в том, что всегда можно привести несколько описаний события, ни одно из которых не является исчерпывающим – как дюйм можно делить на части множеством разных способов. Причина также и в том, что есть переживания, которые невозможно выразить на языке в силу самой его структуры, подобно тому, как воду нельзя носить в решете. Между тем интеллектуал, человек, умеющий искусно обращаться со словами, всегда рискует принять описание за всю реальность. Такой человек с недоверием относится к людям, которые прибегают к обычному языку для того, чтобы описывать переживания, разрушающие саму логику, ведь в подобных описаниях слова могут донести до нас что-то только ценой потери собственного смысла. У такого человека вызывают подозрение все нестрогие, логически непоследовательные высказывания, которые наводят на мысль, что этим ничего не значащим на первый взгляд словам не соответствует никакое переживание. Это особенно верно в отношении идеи, которая то и дело возникает в истории философии и религии. Эта идея состоит в том, что кажущееся многообразие фактов, вещей и событий в действительности образует единство или, правильнее будет сказать, не-дуальность. Обычно эта идея является выражением не философской теории, а действительного переживания единства, которое можно описать также как осознание того, что все происходящее и возможное столь правильно и естественно, что его вполне можно назвать божественным. Вот как об этом говорит «Синдзинмэй»:

Одно есть все,

Все есть одно.

Если это так,

Зачем беспокоиться о несовершенстве!

Для логика это высказывание лишено смысла, моралист увидит в нем злой умысел, и даже психолог может задуматься над тем, возможно ли чувство или состояние сознания, соответствующее этим словам. Ведь психолог знает, что ощущения и чувства постижимы благодаря контрасту, подобно тому как мы видим белое на фоне черного. Поэтому психолог считает, что переживание не-различения или абсолютного единства невозможно. В лучшем случае оно будет подобно видению мира сквозь очки с розовыми стеклами. Поначалу человек будет осознавать розовые облака по контрасту с белыми облаками, однако со временем контраст забудется и единый вездесущий цвет исчезнет из сознания. Однако литература дзэн-буддизма не утверждает, что осознание единства, или не-дуальности, имеет место лишь временно, по контрасту с предыдущим переживанием множественности. Дзэнские мастера свидетельствуют, что это длящееся осознание не становится со временем привычным. Мы сможем лучше всего понять его, если проследим, насколько это возможно, внутренний процесс, приводящий к такого рода переживаниям. Это означает, прежде всего, что мы должны рассмотреть процесс с психологической точки зрения, чтобы выяснить, соответствует ли описаниям, которые лишены логического и морального смысла, хоть какая-то психологическая реальность.

Можно предположить, что отправной точкой на пути к такого рода переживаниям является конфликт обычного человека с его окружением, расхождение между его желаниями и жесткими реалиями мира, между его волей и ущемленными интересами других людей. Желание обычного человека заменить этот конфликт чувством гармонии перекликается с вековыми попытками философов и ученых осознать природу как единое целое за пределами дуализма и постоянных тревог человеческого ума. Мы скоро увидим, что во многих отношениях эта отправная точка не позволяет достаточно ясно осознать проблему. Сама попытка объяснить переживание единства исходя из состояния конфликта напоминает случай о том, как однажды у мужика спросили путь к дальней деревне. Мужик почесал затылок и ответил: «Да, я знаю, как туда пройти, но, будь я на вашем месте, я бы не начинал отсюда». К несчастью, мы находимся именно в таком положении.

Давайте же посмотрим, как обращались с этой проблемой мастера дзэн. Их ответы, в первом приближении, можно классифицировать по четырем категориям. Вот они.

1. Сказать, что все вещи в действительности суть Одно.

2. Сказать, что все вещи в действительности суть Ничто, Пустота.

3. Сказать, что все вещи изначально совершенны и гармоничны в своем естественном состоянии.

4. Сказать, что ответ является вопросом или самим вопрошающим.

Вопрос задаваемый мастеру дзэн, может принимать различные формы, однако по существу это проблема освобождения от противоречий дуализма – другими словами, от того, что буддизм называем сансарой, или замкнутым кругом рождения-и-смерти.

1. В качестве примера ответа первой категории, то есть в качестве утверждения о том, что все вещи суть одно, можно привести слова мастера Эко:

Великая истина есть принцип глобальной тождественности.

Среди заблуждений самоцвет мани можно принять за черепицу,

Но для просветленного ока это подлинный драгоценный камень.

Неведение и мудрость разделить невозможно,

Потому что десять тысяч вещей суть одна Таковость.

Лишь из жалости к тем, кто верит в дуализм,

Я записываю эти слова и отправляю это послание.

Если мы знаем, что тело и Будда не отличаются и не разделимы,

Зачем нам искать то, что мы никогда не теряли?

Смысл этих слов в том, что освобождение от дуализма не требует силой что-то менять. Человек должен лишь понять, что каждое переживание неотделимо от Одного, Дао или природы Будды, и тогда проблема для него просто исчезает. Вот еще один пример.

– Дзёсю спросил у Нансэна:

– Что такое Дао?

– Твое повседневное сознание есть Дао, – ответил Нансэн.

– Как можно вернуть себе чувство гармонии с ним? – спросил Дзёсю.

– Пытаясь его вернуть, ты сразу же теряешь Дао, – ответил Нансэн .

Психологическая реакция на такого рода утверждение – попытка почувствовать, что каждое переживание, каждая мысль, каждое чувство и ощущение есть Дао; что хорошее и плохое, приятное и неприятное неразделимы. Это может принять форму попыток привязать символическую мысль «Это есть Дао» к каждому возникающему переживанию. Между тем понятно, что если такое утверждение в равной мере относится ко всему, оно не имеет смысла. Однако когда отсутствие смысла приводит к разочарованию, утверждается, что разочарование – это тоже Дао, – вследствие чего постижение единства продолжает ускользать от нас.

2. Таким образом, другой, и, возможно, лучший, способ ответить на первоначальный вопрос состоит в том, чтобы сказать, что все на самом деле есть Ничто или Пустота (шуньята). Это высказывание соответствует положению из «Праджня-парамита-хридая-сутры»: «Форма – в точности то же, что и пустота; пустота – в точности то же, что и форма». Такой ответ не дает повода искать содержание или смысл представления о единой реальности. В буддизме слово шуньята (Пустота) подразумевает скорее непостижимость, чем отсутствие чего бы то ни было вообще. Психологический ответ на утверждение о том, что все суть Одно, можно описать как попытку сказать «Да» каждому возникающему переживанию, как стремление принимать жизнь во всех ее проявлениях. Напротив, психологический смысл утверждения, что все суть Пустота, состоит в том, чтобы говорить «Нет» каждому переживанию, отрицать все проявления жизни.

Подобный подход можно встретить также в учении веданты, где формула нети, нети («не это, не это») используется для того, чтобы достичь понимания, что ни одно отдельное переживание не является окончательной реальностью. В дзэн подобным образом используется слово му . Это слово может быть коаном , или проблемой, которая дается начинающим практиковать медитацию. Работая с этим коаном, человек постоянно и при любых условиях говорит «Нет». Теперь мы можем понять, почему на вопрос: «Что будет, если я приду к вам без единой вещи?» Дзёсю ответил: «Выбрось ее!»

3. Кроме того, возможен подход, согласно которому ничего не нужно делать – не нужно говорить ни «да», ни «нет». Смысл здесь в том, что нужно оставить переживания и сознание в покое, предоставляя им быть тем, что они есть. Вот, например, высказывание Риндзая:

Устранять последствия прошлой кармы можно только от мгновения к мгновению. Когда приходит время одеваться, одевайтесь. Когда нужно идти, идите. Когда нужно сидеть, сидите. Забудьте о том, что следует постигать Будду. Ведь древние учили: «Если вы сознательно ищете Будду, ваш Будда – это всего лишь сансара»... Последователи Дао, знайте, что в буддизме нет места для приложения усилий. Будьте обычными людьми, без каких-либо амбиций. Отправляйте естественные надобности, одевайте одежду, ешьте и пейте. Когда устали, ложитесь спать. Невежды будут смеяться надо мной, но мудрый поймет... Древние говорили: «Чтобы встретить на пути человека Дао, не нужно его искать». Поэтому, если человек практикует Дао, оно не будет работать .

Еще один пример. Монах спросил Бокудзю:

– Мы одеваемся и едим каждый день. Как нам избежать необходимости одеваться и есть?

– Мы одеваемся, мы едим, – ответил мастер.

– Я не понимаю.

– Если ты не понимаешь, одевайся и ешь, – сказал Бокудзю .

В других случаях состояние не-дуальности представляется нам как состояние за пределами тепла и холода, но когда мастера просят объяснить это, он говорит:

Когда нам холодно, мы собираемся у теплого очага; Когда нам жарко, мы сидим в бамбуковой роще на берегу ручья .

Здесь психологический смысл скорее всего в том, чтобы реагировать на обстоятельства в соответствии со склонностями – и не пытаться противостоять летней жаре и зимнему холоду. Можно добавить также: не пытаться бороться со своим желанием с чем-нибудь бороться! Это значит, что любое переживание человека правильно и что глубинный конфликт с жизнью и с самим собой возникает у него, когда он пытается изменить свои текущие переживания или избавиться от них. Однако это самое желание чувствовать себя как-то по-другому может быть текущим переживанием, от которого не нужно избавляться.

4. И наконец, есть четвертый тип ответа, который сводит вопрос к самому вопросу, другими словами, оборачивает вопрос против вопрошающего. Эко сказал Бодхидхарме:

– В моем сознании нет покоя. Пожалуйста, успокойте его.

– Дай мне сюда свое сознание, и я успокою его! – сказал Бодхидхарма.

– Но когда я ищу свое сознание, я не могу найти его, – ответил Эко.

– Там, где ты его не можешь найти, я его уже успокоил! – был ответ Бодхидхармы .

Еще один пример. Досин сказал Сосану.

– Как достичь освобождения?

– Кто держит тебя в рабстве? – спросил мастер.

– Никто.

– Тогда зачем тебе искать освобождения?

Существуют многие другие примеры того, как мастера дзэн в ответ повторяли вопрос или когда они говорили нечто, подобное следующему: «Это же очевидно. Зачем же ты спрашиваешь меня?»

Ответы такого рода, по-видимому, имеют своей целью обратить внимание на состояние сознания, из которого возникает вопрос. Они словно говорят человеку: «Если тебя беспокоит что-то, выясни, кто и почему испытывает беспокойство». Поэтому психологической реакцией в данном случае будет попытка почувствовать чувствующего и познать знающего – другими словами, сделать субъект объектом. Однако, как говорил Обаку: «Сколько бы Будда ни искал Будду, как бы ум ни пытался ухватить себя, из этого ничего не выйдет до конца времен» . Экай сказал: «Так же ищет быка тот, кто на нем едет» . В стихотворении из «Дзэнрин Кусю» говорится:

Это меч, который ранит, но не может ранить себя, Это глаз, который видит, но не может видеть себя .

Старинная китайская поговорка гласит: «Невозможно хлопнуть одной рукой» . Однако Хакуин всегда начинал знакомить своих учеников с дзэн, предлагая им услышать хлопок одной руки!

Нетрудно видеть, что все эти ответы объединяет одно – они цикличны. Если вещи образуют единство, тогда мое ощущение конфликта между противоположностями выражает собой это единство так же, как и мое противодействие этому ощущению. Если все вещи суть Пустота, мысль об этом тоже пуста, и мне кажется, словно меня просят упасть в дыру и захлопнуть ее за собой. Если происходящее случается правильно и естественно, тогда ложное и неестественное тоже естественно. Если я должен предоставить всему идти своим чередом, как мне быть, если частью происходящего есть мое желание вмешиваться в течение событий? И наконец, если в основе проблемы лежит недостаточно глубокое самопознание, как мне познать себя, который пытается познать себя? Вкратце, в каждом случае источник проблемы кроется в самом вопросе. Если вы не задаете вопросов, проблем не возникает. Другими словами, стремление избежать конфликта является конфликтом, которого человек пытается избежать.

Если подобные ответы на практике не помогают, это значит, что помочь человеку невозможно. Каждое лекарство от страдания подобно изменению положения тела спящего на твердой кровати. Каждый успех в управлении окружающей средой делает ее еще более неуправляемой. Однако тщетность подобных размышлений позволяет сделать по крайней мере два важных вывода. Первый состоит в том, что, если бы мы не пытались помочь себе, мы никогда бы не узнали, насколько мы беспомощны. Только задавая вопросы, мы начинаем понимать пределы, а значит, и возможности человеческого разума. Второй важный вывод состоит в том, что, когда мы в конце концов постигаем глубину своей беспомощности, мы обретаем покой. Нам ничего не остается делать, как потерять себя, сдаться, принести себя в жертву.

Возможно, эти рассуждения проливают свет на буддистское учение о Пустоте, которое гласит, что в действительности все пусто и тщетно. Ведь если я всеми силами пытаюсь избавиться от конфликта, который по существу обусловлен моим желанием от него избавиться; если, по-другому, сама структура моей личности, мое эго, является попыткой сделать невозможное, тогда я есть сама тщетность и пустота до глубины души. Я есть чесотка, которой не о что почесаться. Эта неспособность делает чесотку еще сильнее, потому что чесотка – это и есть желание почесаться!

Поэтому дзэн пытается донести до нас ясное осознание замкнутости, беспомощности и тщетности ситуации, в которой мы находимся; само стремление достичь гармонии в которой является источником конфликта и в то же время составляет самую суть нашего желания жить. Дзэн был бы мазохистским учением о полной безысходности, если бы не одно весьма любопытное и на первый взгляд парадоксальное последствие. Когда нам становится ясно вне всяких сомнений, что чесотку нельзя почесать, она прекращает чесаться. Когда мы постигаем, что наше желание вовлекает нас в движение по замкнутому кругу, оно прекращается само по себе. Однако это может случиться лишь в том случае, когда мы яснее ясного видим, что никак не можем его прекратить.

Попытка вынудить себя делать или не делать что-либо подразумевает, конечно же, разделение ума на две части, внутренний дуализм, который парализует наши действия. Поэтому утверждение о том, что все вещи суть Одно и Одно суть все вещи, выражает конец этого разделения, постижение изначального единства и независимости ума. В чем-то оно похоже на приобретение умения делать какое-то движение – когда вы намереваетесь его сделать и неожиданно для вас оно получается, хотя все попытки добиться этого раньше не приводили к успеху. Переживания такого рода достаточно ярки, однако описать их практически невозможно.

Не следует забывать, что такое переживание единства возникает из состояния полной безысходности. В дзэн эту безысходность уподобляют попыткам комара укусить железного быка. Вот еще один стих из «Дзэнрин Кусю»:

Чтобы порезвиться в Великой Пустоте, Железный бык должен вспотеть .

Но как железный бык может вспотеть? Этот вопрос ничем не отличается от вопроса: «Как мне избежать конфликта?» или «Как мне ухватить свою руку этой же самой рукой?».

В ярком осознании безвыходности мы понимаем, что наше эго полностью бессильно что-либо сделать, и постигаем, что – как бы то ни было – жизнь продолжается. «Я стою или сижу. Я одеваюсь или ем... Ветер шевелит ветви деревьев, а издали доносится шум машин». Когда мое повседневное «я» постигнуто как полностью бесполезное напряжение, я понимаю, что моим подлинным действием является все происходящее, что жесткая грань между мной и всем остальным полностью исчезла. Все события, каковы бы они ни были, будь то движение моей руки или пение птиц на улице, случаются сами по себе, автоматически – но не механически, а сидзэн (спонтанно, естественно).

Голубые горы сами по себе голубые горы;

Белые облака сами по себе белые облака .

Движение руки, мышление, принятие решения – все происходит таким образом. Становится очевидным, что именно таким все всегда было, и поэтому все мои попытки привести себя в движение или контролировать себя неуместны – они нужны мне лишь для того, чтобы доказать себе, что это невозможно. Само представление о самоконтроле ошибочно, ведь мы не можем заставить себя расслабиться или заставить себя сделать что-то, – например, открыть рот одним только ментальным усилием. Какие бы волевые усилия ни прилагались, как бы мы ни концентрировали внимание, рот будет неподвижен, пока он не откроется сам. Именно это ощущение спонтанности происходящего воспето поэтом Хо Кодзи:

Чудотворная сила и удивительное действие – Ношу воду, колю дрова!

Это состояние сознания психологически вполне реально. Оно может даже стать более или менее постоянным. В то же время в течение жизни большинство людей почти всегда четко отличают эго от его окружения. Освобождение от этого чувства подобно излечению от хронической болезни. Вместе с ним приходит ощущение легкости и покоя, которые можно сравнить с облегчением после снятия тяжелой гипсовой повязки. Естественно, эйфория и экстаз постепенно проходят, но перманентное отсутствие жесткой грани между эго и его окружением продолжает изменять структуру переживания. Конец экстаза не кажется трагедией, потому что больше нет навязчивого стремления переживать экстаз, которое раньше существовало как компенсация хронического разочарования от жизни в замкнутом кругу.

В некотором смысле жесткое различие между эго и окружением соответствует различию между умом и телом, или между произвольными и непроизвольными действиями организма. Возможно, именно поэтому йогические и дзэнские практики уделяют так много внимания дыханию и наблюдению за дыханием (анапанасмрити ), ведь на примере этой органической функции нам легче всего увидеть глубинное единство произвольного и непроизвольного аспектов наших переживаний.

Так, мы не можем не дышать, и все же нам кажется, что дыхание подчиняется нашему контролю. С равным успехом можно сказать, что мы дышим или же что нас дышит. Таким образом, различие между произвольным и непроизвольным имеет смысл лишь при рассмотрении в некоторых рамках. Строго говоря, я делаю волевые усилия и принимаю решения тоже непроизвольно. Если бы это было не так, мне всегда нужно было бы не только принять решение, но и принимать решение принять решение, и т. д. до бесконечности. В то же время создается впечатление, что непроизвольные процессы, происходящие в теле, – например, сердцебиение – в принципе не отличаются от непроизвольных процессов, происходящих вне тела. Все они определяются многими причинами. Поэтому, когда различие между произвольным и непроизвольным аспектами больше не ощущается внутри тела, это ощущение распространяется и на мир за его пределами.

Таким образом, когда человек постиг, что различия между эго и окружением, между преднамеренным и непреднамеренным условны и справедливы только в ограниченных масштабах, его переживание можно выразить словами: «Одно есть все, все есть Одно». Это постижение подразумевает исчезновение внутреннего разграничения, жесткого дуализма. Однако это ни в коем случае не «единообразие», не разновидность пантеизма или монизма, которые утверждают, что все так называемые вещи – это иллюзорные проявления единого гомогенизированного «вещества». Ощущение освобождения от дуализма не следует понимать как внезапное исчезновение гор и деревьев, домов и людей, как превращение всего этого в однородную массу светящейся, прозрачной пустоты.

Поэтому дзэнские мастера всегда понимали, что «Одно» – это несколько неправильный термин. В дзэнском трактате «Синдзинмэй» говорится:

Два существует благодаря Одному,

Однако не привязывайтесь в этому Одному...

В мире подлинной Таковости

Нет ни «меня», ни «другого».

Если об этом мире нужно что-то сказать,

Мы скажем лишь «не два».

Отсюда коан: «Когда множественность сведена в Одному, к чему сводится это Одно?» На этот вопрос Дзёсю ответил: «Когда я был в провинции Сэйсю, мне сделали льняную мантию, которая весила семь фунтов» . Каким бы странным ни казалось это высказывание, именно так – с помощью прямого языка без символов и концепций – дзэн говорит о постижении реальности. Мы склонны забывать, что речь здесь идет о переживании, а не об идее или мнении. Дзэн говорит изнутри переживания, а не стоя в стороне от него – как человек, рассуждающий о жизни. Стоя в стороне, невозможно достичь глубинного понимания, подобно тому как одной лишь словесной командой невозможно привести в движение мышцы, как бы настойчиво мы ее ни произносили.

Есть великий смысл в том, чтобы стоять в стороне от жизни и рассуждать о ней; в том, чтобы делать выводы о существовании и тем самым обладать психологической обратной связью, которая позволяет нам критиковать и совершенствовать свою деятельность. Однако системы такого рода обладают ограничениями, и рассмотрение аналогии с обратной связью показывает нам, в чем они состоят. Возможно, самый распространенный пример устройства с обратной связью – это электрический термостат, регулирующий температуру в доме. Если задать верхний и нижний пределы температур, термостат выключается, когда вода в нем нагревается до верхнего предела, и включается, когда она остывает до нижнего. Таким образом, температура в комнате поддерживается в желательных пределах. Кроме того, мы можем сказать, что термостат представляет собой своеобразный чувствительный орган, которым оснастили нагреватель для того, чтобы он мог регулировать свое поведение. Тем самым можно сказать, что термостат иллюстрирует зачаточную форму самосознания.

Но если мы создали саморегулирующийся нагреватель, почему бы нам не создать по аналогии саморегулирующийся термостат? Мы знаем, что термостат может иметь более сложную конструкцию, если мы вставим в него обратную связь второго уровня, которая будет контролировать уже имеющуюся. Затем возникает вопрос, как далеко в этом направлении мы можем пойти. Продолжая усложнять наше устройство, мы можем создать бесконечную последовательность систем обратной связи, которая не сможет функционировать в силу своей сложности. Чтобы этого избежать, где-то в самом конце этой цепи должен быть термостат, человеческий разум или другой источник информации, которому следует безусловно доверять. Единственной альтернативой такому доверию может быть очень длинная последовательность контролирующих приборов, которая работает очень медленно и поэтому непрактична. Может показаться, что есть еще одна альтернатива, а именно – круговой контроль, при котором за гражданами следят полицейские, за которыми следит мэр города, за которым следят граждане. Однако эта система работает только в том случае, когда люди доверяют друг другу или, иначе, когда система доверяет сама себе – и не пытается отойти от себя, чтобы улучшить себя.

Так мы получаем хорошее представление о ситуации, в которой находится человек. Наша жизнь состоит из действий, но, кроме того, мы можем проверять свои действия с помощью размышлений. Слишком большое количество рассуждений подавляет и парализует деятельность, но поскольку, действуя, иногда нам приходится выбирать между жизнью и смертью, сколько размышлений мы можем себе позволить? Дзэн характеризует свою позицию как мусин и мунэн . Поэтому может показаться, что он ратует за деятельность без размышлений.

Когда идешь, просто иди; Когда сидишь, просто сиди. Главное – не сомневайся!

Ответ Дзёсю на вопрос о единстве и множественности был примером ненадуманного действия, непреднамеренного высказывания. «Когда я был в провинции Сэйсю, мне сделали льняную мантию, которая весила семь фунтов».

Однако размышление – это тоже действие, и дзэн с таким же успехом мог бы сказать: «Когда действуешь, просто действуй; когда думаешь, просто думай. Главное – не сомневайся». Другими словами, если вы собираетесь подумать или по-рассуждать, делайте это, не думая о своем мышлении. Но дзэн согласится также и с тем, что мышление о мышлении – это также действие, если, мысля о мышлении, мы делаем только это и не скатываемся в бесконечную последовательность попыток всегда стоять выше того уровня, на котором мы сейчас мыслим. Вкратце, дзэн есть освобождение от дуализма мыслей и действий, потому что он думает так же, как действует, – с теми же самоотвержением, готовностью и верой. Поэтому отношение мусин не подразумевает подавления мышления. Мусин – это действие на любом уровне – физическом или психологическом – без попыток в то же время наблюдать или проверять действие. Другими словами, мусин – это действие без сомнений и озабоченности.

Все, что мы здесь сказали об отношении мышления к действию, верно также в отношении чувств, поскольку наши чувства и эмоции являются обратной связью так же, как и мысли. Чувства блокируют не только действия, но и самих себя как разновидность действий. Это происходит, когда мы проявляем тенденцию наблюдать и чувствовать себя до бесконечности. Так, например, испытывая удовольствие, я могу в то же время наблюдать за собой с тем, чтобы получить из него максимум. Не довольствуясь пробованием пищи на вкус, я могу пытаться попробовать на вкус свой язык. А когда мне мало просто быть счастливым, я хочу быть уверен в том, что чувствую себя счастливым, – чтобы тем самым ничего не упустить.

Очевидно, не существует возможности в каждой конкретной ситуации определить точку, в которой рассуждение должно переходить в действие, – в которой мы можем знать, что достаточно обдумали ситуацию и впоследствии не пожалеем о содеянном. Такая точка определяется чувствительностью и опытом. Но на практике всегда оказывается, что, как бы глубоко мы все ни продумали, мы никогда не можем быть окончательно уверены в своих выводах. По большому счету, каждое действие есть прыжок в неизвестность. О своем будущем мы с полной определенностью знаем лишь одно – что там нас ждет неизвестность под названием смерть. Смерть представляется нам символом всего того в нашей жизни, что мы не можем контролировать. Другими словами, человеческая жизнь по существу неконтролируема и непостижима. Это глобальное основание жизни буддисты называют шуньята , или Пустота; на нем зиждется мусин , или не-сознание дзэн. Но кроме того, дзэн постигает не только то, что человек стоит на неизвестном или же плавает по океану неопределенности в утлом суденышке своего тела; дзэн постигает, что это неизвестное и есть я сам.

С точки зрения видения, моя голова представляет собой пустое пространство среди переживают – невидимую и непостижимую пустоту, в которой нет ни света, ни тьмы. Та же самая пустота стоит за каждым из наших органов чувств – как за внешними, так и за внутренними переживаниями. Она присутствовала еще до начала моей жизни, до моего зачатия в материнском лоне. Она находится внутри всех атомов, из которых построен мой организм. И когда физик пытается проникнуть вглубь этой структуры, он обнаруживает, что сам акт наблюдения за ней не позволяет ему увидеть то, что его больше всего интересует. Это пример того же самого принципа, о котором мы уже столько раз говорили: вглядываясь в себя, глаза ничего не видят. Вот почему практика дзэн, как правило, начинается одним из многих коанов, как, например, «Кто ты?», «Кем ты был до того, как у тебя появились отец и мать?» или «Кто таскает за собой это твое тело?».

Таким образом практикующий открывает, что его подлинная природа свабхава есть не-природа, что его подлинное сознание (син ) есть не-сознание (мусин ). Если мы постигаем это неизвестное и непостижимое начало нашей подлинной природы, оно больше не будет нам угрожать. Оно больше не кажется пропастью, в которую мы падаем; скорее это источник наших действий и жизни, мышления и чувств.

Это еще одно свидетельство в пользу формулировок, подчеркивающих единство, ведь дуализм размышлений и действий не имеет оснований в реальности. Но что еще более важно, нет больше разделения на знающего, с одной стороны, и неизвестное, с другой. Размышление есть действие, а знающий – известное. Мы можем видеть также уместность высказываний наподобие слов Экая: «Действуй как знаешь; живи как хочешь, только без задней мысли, – вот несравненный Путь». Такого рода утверждения не осуждают обычные размышления, суждения и ограничения. Их смысл не на поверхности, а в глубине.

В конечном счете, мы должны действовать и размышлять, жить и умирать, полагаясь на источник, который мы не можем ни постичь, ни контролировать. Если нас это не устраивает, никакое количество заботы и сомнений, размышлений и анализа наших мотиваций не помогут нам исправить ситуацию. Поэтому мы вынуждены выбирать между страхом и нерешительностью, с одной стороны, и прыжком в деятельность невзирая на последствия, с другой. На поверхностном уровне, с относительной точки зрения, наши действия могут быть правильными или ошибочными. Однако, что бы мы ни делали на поверхностном уровне, мы должны обладать глубинной убежденностью в том, что все наши действия и все происходящее по большому счету правильно. Это означает, что мы должны войти в него без оглядки, без сомнений, сожалений и самообвинений. Так, когда Уммона спросили, что такое Дао, он просто ответил: «Иди дальше!» . Однако действовать без задней мысли – это ни в коем случае не заповедь, которой мы должны подражать. На самом деле мы не можем действовать таким образом, пока мы не поняли, что у нас нет других альтернатив, – пока мы не постигли в себе источник непостижимости и неконтролируемости.

В дзэн это постижение всего лишь первый шаг в длинном курсе обучения. Ведь мы не должны забывать, что дзэн представляет собой разновидность буддизма махаяны, в котором нирвана – освобождение от замкнутого круга сансары – не столько цель, сколько начало жизни бодхисаттвы. Действия бодхисаттвы – упая или хобэн – являются приложением этого постижения к разным аспектам жизни для «освобождения всех живых существ», не только людей и животных, но деревьев, травы и даже пыли.

Однако в дзэн представление о сансаре как о циклическом процессе воплощений не понимается буквально, и поэтому дзэн предлагает свою интерпретацию роли бодхисаттвы в спасении живых существ от рождения и смерти. С одной стороны, цикл рождения и смерти повторяется от мгновения к мгновению, и человек пребывает в сансаре в той мере, в какой он отождествляет себя с эго, существование которого продолжается во времени. Таким образом, можно сказать, что подлинная жизнь дзэн начинается только тогда, когда индивид полностью перестал пытаться улучшить себя. Это кажется нам противоречием, потому что мы имеем лишь отдаленное представление о ненасильственных усилиях, о напряжении без конфликта и о сосредоточении без напряжения.

В дзэн считается, что человек, пытающийся улучшить себя, стремящийся стать чем-то большим, чем он есть, не может действовать творчески. Вспомним слова Риндзая: «Если ты сознательно стремишься стать Буддой, твой Будда – всего лишь сансара». Или: «Если человек ищет Дао, он теряет его» . Причина в том, что попытки улучшать или совершенствовать себя продолжают держать нас в замкнутом кругу, подобно попыткам человека укусить свои зубы этими самыми зубами. Освобождение из этого идиотского положения приходит в самом начале дзэнской практики, когда человек понимает, что «он сам, в своем теперешнем состоянии, есть Будда». Ведь цель дзэн не в том, чтобы стать Буддой, а скорее в том, чтобы действовать подобно Будде. Поэтому бодхисаттва не достигнет ничего в своей жизни, если у него есть хотя бы малейшее беспокойство или стремление стать тем, чем он в данным момент не является. Точно так же человек, решающий задачу и думающий при этом о конечном результате, забывает о задаче, потому что в центре его внимания находится конечный результат.

Неуместность самосовершенствования выражена в двух стихах из «Дзэнрин Кусю»:

Длинная вещь – длинное тело Будды;

Короткая вещь – короткое тело Будды.

В весеннем пейзаже нет места для измерения и оценки –

Цветущие ветки растут естественно:

одна длиннее, другая короче.

А вот стихотворение дзэнского мастера Госо:

Стараясь найти Будду, вы не находите его;

Стараясь увидеть Патриарха, вы не видите его.

У сладкой дыни сладость даже в стебле;

У горькой тыквы горечь вплоть до корня .

Одни Будды – короткие, другие – длинные. Одни ученики – начинающие, другие – более продвинутые, однако каждый из них «правильный» в своем теперешнем состоянии. Ведь если человек пытается сделать себя лучше, он попадает в замкнутый круг эгоизма. Западному человеку, наверное, трудно понять, что каждый из нас растет непроизвольно, а не вследствие сознательного улучшения себя и что ни тело, ни ум не могут расти, когда их растягивают. Подобно тому как семена становятся деревом, короткий Будда становится длинным Буддой. Этот процесс не является улучшением себя, потому что дерево нельзя назвать улучшенным семечком. Более того, многие семена никогда не становятся деревьями – и это вполне соответствует природе или Дао. Семена дают начало растениям, а растения рождают новые семена. При этом ничто не является лучшим или худшим, высшим или низшим, потому что конечная цель развития достигается в каждый момент существования.

Философия не-стремления, или муи , всегда выдвигает проблему мотивации, потому что нам кажется, что, если люди являются совершенными, или Буддами, в своем теперешнем состоянии, это может лишить их стремления действовать творчески. Ответ состоит в том, что мотивированные действия не дают творческих результатов, потому что такие действия не свободны, а обусловлены. Подлинное творчество всегда бесцельно. Оно не подразумевает никаких внешних мотивов. Поэтому говорят, что подлинный художник подражает в своем творчестве природе и тем самым познает подлинный смысл «искусства для искусства». Кодзисэй писал в сборнике коротких изречений «Сэйконтан»:

Если ваша подлинная природа обладает творческой силой самой Природы, куда бы вы ни пошли, вы будете любоваться резвящимися рыбами и летящими дикими гусями.

Примечания:

«Уммон-року» (кит. «Юнь-мэнь-лу»).

«Госо-року» (кит. «У-цзы-лу»).

По-китайски, у-взй (недеяние, естественное взращивание).

Здравствуйте, дорогие друзья.

Каждый из вас наверняка слышал слово «Дзен», даже если он далек от буддизма. Термин этот многозначен, имеет прямое отношение к восточной культуре и религии, хотя сам по себе не предполагает ни веры в существование бога, ни его отрицания.

Буддийская философия может показаться европейскому человеку странной и даже парадоксальной. Понятие «Дзен» в этом отношении столь же необычно. Но при ближайшем рассмотрении вполне соответствует общей религиозной традиции. Ниже мы попробуем разобраться, что значит дзен?

Состояние и религия

Существует два основных значения термина Дзен – это духовное состояние (а также упражнения, выполняемые для его достижения) и религиозное течение. Последнее во многом опирается на практику и относится к буддизму, хотя было сформировано на территории нынешнего Китая на рубеже V-VI веках под влиянием популярного тогда даосизма – мистико-философского учения.

Как состояние

О происхождении понятия «Дзен» споры идут до сих пор. Этого слова нет в традиционных буддийских текстах, так как оно имеет японское происхождение и переводится как «созерцание», «медитация». Впрочем, у индусов существовал некий аналог, звучащий на санскрите как «дхьяна» (погружение) – учение о просветлении. Но наибольшее теоретическое и практическое развитие эта философия получила на Дальнем Востоке – в Китае, Корее, Вьетнаме и Японии.

Следует сразу определиться, что в смысле философского состояния или общебуддиского понятия слова «Дзен», «Дхьяна», «Чань» (в Китае), «Тхиен» (во Вьетнаме), «Сон» (в Корее) – тождественны. Также все они имеют сходство со понятием «Дао».

В наиболее узком понимании термина все это – состояние просветления, понимание основы миропорядка. Согласно буддийской практике и философии сделать это способен каждый, тем самым став бодхисаттвой или гуру.

Чтобы найти ключ к миропониманию, не надо даже стремиться к этому. Достаточно на практике освоить состояние «Просто Так». Ведь чем сильнее человек стремится постичь Дао, тем быстрее удаляется от него.

Как философия

В более общем философском понимании Дзен – это учение, которое не имеет отношения к религии:

• смысл жизни оно не ищет;
• вопросами мироустройства не занимается;
• существование бога не доказывает, но и не опровергает.

Суть философии проста и формулируется несколькими теоретическими принципами:

• Каждый человек подвержен страданиям и вожделениям.
• Они являются следствием определенных событий и поступков.
• Страдания и стремления можно преодолеть.
• Отрешение от крайностей делает человека свободным и счастливым.

Таким образом «Дзен» — это практический путь отрешения от сущего мира и погружения в самого себя. Ведь частица пробужденного Будды присутствует внутри каждого живого существа. А значит, любой человек при должном терпении и старании может достичь просветления и понять истинную природу ума, а вместе с ней и суть этого мира.

Сущность философского понятия термина хорошо раскрывает психоаналитик Э. Фромм:

«Дзэн - это искусство погружения в суть человеческого бытия; это путь, ведущий от рабства к свободе; дзэн высвобождает естественную энергию человека; он оберегает человека от безумия и уродования себя; он побуждает человека к реализации своих способностей любить и быть счастливым» .

Практика

В практическом понимании Дзен – это медитация, погружение в особое состояние созерцания. Для этого могут использоваться самые разные инструменты – все определяется практикой каждого конкретного человека, поэтому часто применяются довольно нестандартные пути достижения просветления. Это могут быть резкие выкрики учителя, его смех или удары палкой, занятия восточными единоборствами и физический труд.

Согласно Дзен-учению, лучшей практикой является монотонная работа, которую следует выполнять не ради достижения какого-то конечного результата, а ради самой работы.

Наглядный пример такого подхода приводится в одной из легенд об известном дзен-мастере, который определял мытье посуды в обычной жизни как стремление сделать ее чистой, а то же действие в философском понимании – как самодостаточное, предлагая ученикам мыть посуду только ради самого действия.

Еще одна важная философская практика – это коан. Так называется логическое упражнение по решению парадоксальной или абсурдной задачи. Ее нельзя осмыслить «обычным» (непробудившимся) рассудком, но потратив достаточное время на ее созерцание, можно однажды поймать ощущение понимания, то есть достичь искомого состояния мгновенно, в один момент, чаще всего неожиданно – без какой либо к этому подоплеки.

Например, одним из классических коанов является поиск «хлопка одной ладонью», то есть «беззвучного звука».

Как религиозное течение

Как направление буддизма Дзен-учение оформилось в Китае и широко распространилось на близлежащие страны. Но именно термин в отношении религиозного течения употребляется только в Японии и (как это ни странно) в Европе. Эта философия не является теистичной или атеистичной, а потому хорошо адаптируется к любым другим религиям.

В Китае она смешалось с даосизмом, в Японии – «легла» на синтаизм, в Корее и Вьетнаме впитала местные шаманские верования, а на Западе активно переплетается с христианскими традициями.

Особенность любого религиозного Дзен-направления в непризнании возможности передачи знания письменным способом. Научить понимать мир способен только гуру, просветленный или пробужденный. Причем сделать он способен самыми разными способами – вплоть до ударов палкой. Также в религиозном понимании отсутствует четкое определение самого понятия.

Дзен – это все, что вокруг. Это любое действие, которое предпринимает знающий человек в отношении незнающего, чтобы научить последнего, подтолкнуть его к пониманию, простимулировать его тело и разум.

Отличие от других направлений буддизма

Важная часть Дзен-философии – невозможность выражения истины в виде текста, поэтому в течении отсутствуют священные книги, а передача учения осуществляется непосредственно от учителя к ученику – от сердца к сердцу.

Более того, с точки зрения этого религиозного направления книги вообще не играют сколь-нибудь значимой роли в жизни человека. Учителя часто сжигали священные писания с целью показать ученикам всю тщетность такого способа познания и подтолкнуть их к просветлению.

Из всего этого вытекает четыре основных принципа Дзен-буддизма:

• Знания и мудрость можно передать только непосредственно при общении – от знающего человека к незнающему, но стремящемуся познать суть разума и вещей.
• Дзен – великое знание, которое является причиной существования неба, земли вселенной и мира в целом.
• Существует множество способов найти Дао, но целью является не само просветление, а путь к нему.
• Пробудившийся Будда скрыт в каждом человеке, а потому любой может познать Дзен, упорно и много практикуясь.

Это направление имеет существенные расхождения с традиционным буддизмом и в практических моментах, например, медитации. Дзен-школа рассматривает ее не как способ прекращения мыслительной деятельности и очищения сознания, а как метод контакта с существующей реальностью.

Вообще это направление считается наиболее «практичным» и приземленным из всех буддийских школ. Оно не признает логику, как инструмент познания, противопоставляя ему опыт и внезапное просветление, расценивает действие как первичный способ получения духовного опыта.

Кроме того, здесь отрицается необходимость медитативного отрешения от мира. Наоборот, к миру (то есть «созерцанию») надо прийти здесь и сейчас, став Буддой в своем теле, а не после череды перерождений.

Заключение

Дорогие читатели, надеемся, из статьи вы смогли хотя бы в общих чертах понять, что это такое – Дзен. Главная особенность этого направления в том, что объяснить и передать его словами невозможно, а потому все вышенаписанное – лишь жалкие попытки приблизиться к пониманию. Но если долго и упорно идти по пути Дао, то однажды можно достичь просветления.

Друзья, если эта статья вам понравилась, поделитесь ею в социальных сетях!

Подход дзен буддизма к реальности можно определить как донаучный (иногда и антинаучный) в том смысле, что дзен движется в полностью противоположном науке направлении. Это не обязательно означает противостояние дзен науке, но лишь то, что для понимания дзен требуется занять позицию, которой сциентисты пренебрегали – или даже игнорировали ее как «антинаучную».
Науки являются единообразно центробежными, экстравертными, смотрящими «объективно» на вещь, вырванную ими из целого для исследования. Тем самым они занимают позицию, согласно которой вещь всегда дистанцирована от ученого. Они никогда не стремятся к самоотождествлению с объектом своего исследования. Даже там, где они смотрят внутрь себя с целью самоисследования, внутреннее самым тщательным образом проецируется вовне. Так они делаются чуждыми самим себе, словно им не принадлежит их собственный внутренний мир. Они боятся стать «субъективными». Но следует помнить, что, пока мы смотрим со стороны, мы остаемся посторонними, а потому никогда не знаем самой вещи. Все наше знание – это знание о чем то, а это означает, что мы никогда не знаем, какова наша реальная самость. Сциентисты могут сколько угодно желать достижения Я, но никогда не в силах к нему приблизиться. Конечно, они могут немало говорить о нем, но это все, что они могут делать. Поэтому для достижения реального знания Я дзен советует радикально изменить эту направленность науки. Говорят, что истинным предметом изучения человеческого рода является человек. В таком случае человека нужно брать как Я, ведь предметом является собственно человеческое в нем, а не животное, которое лишено сознания Я. Боюсь, что мужчины и женщины, которые не стремятся к познанию Я, должны будут вновь пройти сквозь цикл рождений и смертей. «Познать самого себя» – значит познать свое Я.
Научное познание Я не является реальным познанием до тех пор, пока Я не объективируется. Научная направленность познания должна быть перевернута: Я следует рассматривать изнутри, а не извне. Это значит, что Я должно познавать себя, не выходя за собственные пределы. Могут спросить: «Как это возможно? Познание всегда предполагает дихотомию познающего и познаваемого объекта». Я отвечаю: «Самопознание возможно лишь там, где произошло отождествление субъекта и объекта, то есть там, где научное исследование пришло к своему концу, где отставлены все приборы для экспериментов, где мы признаемся в том, что далее не можем исследовать без выхода за собственные пределы, совершая чудесный скачок в царство абсолютной субъективности».
Я пребывает в царстве абсолютной субъективности. «Пребывать» – это не совсем точное выражение, поскольку оно передает только статический аспект Я. Оно всегда в движении или в становлении, одновременно и ноль (указывающий на статичное состояние) и бесконечность, указывающая на непрестанное движение. Я динамично.
Я сравнимо с кругом, не имеющим окружности, это шуньята, пустота. Но это также центр такого круга, обнаруживаемый повсюду и нигде. Я – это точка абсолютной субъективности, передающая смысл неподвижности и покоя. Но эта точка может сдвинуться куда угодно, занять бесконечное многообразие мест, а потому в действительности не является точкой. Такое явно невозможное для науки чудо имеет место, когда научная перспектива перевернута и мы обратились к дзен. Он является исполнителем этой невозможности.
Двигаясь от нуля к бесконечности и от бесконечности к нулю, Я никоим образом не является объектом научных исследований. Будучи абсолютной субъективностью, Я отвергает все попытки приписать ему объективно определяемое местоположение. Оно столь неуловимо и неопределенно, что мы не можем проводить с ним какие бы то ни было научные эксперименты. Мы не поймаем его никакими объективно сконструированными сетями, даже при наличии всевозможных научных талантов, поскольку по природе своей они относятся лишь к тем вещам, с которыми работает наука При соответствующем подходе Я обнаруживает себя без процесса объективации.
Я ссылался выше на последнюю книгу де Ружмона, в которой он называет «личность» и «машину» двумя основополагающими понятиями, которые характеризуют западный поиск реальности. «Личность», согласно де Ружмону, первоначально была юридическим термином в Риме. Когда христианство стало рассматривать вопрос о Троице, схоласты использовали этот термин теологически, что видно уже по таким терминам, как «божественный лик» и «человеческая личность», которые гармонично соединяются в Христе. В нашем сегодняшнем употреблении этот термин имеет ряд морально психологических значений, которые предполагают весь этот исторический контекст. Проблема личности в конечном счете сводима к проблеме Я.
Личность у де Ружмона по своей природе дуалистична, в ней всегда заключен какой нибудь конфликт. Напряжение, конфликт и противоречие составляют сущность личности, а отсюда естественным образом следует, что чувства страха и неопределенности тайно сопровождают личность в любой ее деятельности. Мы могли бы даже сказать, что как раз это чувство побуждает личность совершать неуравновешенные, страстные и насильственные действия. Истоком всех человеческих деяний является чувство, а не диалектические затруднения. Сначала психология, только затем логика и анализ.
Согласно де Ружмону, дуализм коренится в самой природе личности, преодоление его для людей Запада невозможно – до тех пор, пока они придерживаются историко богословской традиции Богочеловека и Человекобога. В силу дуалистического конфликта в своем бессознательном люди Запада лишены покоя, отважно странствуют в пространстве и во времени. Они целиком экстравертны, а не интровертны. Вместо того чтобы смотреть вовнутрь, овладевать природой личности, они пытаются объективно примирять дуалистические конфликты в интеллектуальном плане. Что же касается самой личности, то позвольте мне процитировать де Ружмона: «Личность есть призыв и ответ, это не факт, не объект, но действие, и полный анализ фактов и объектов никогда не даст неопровержимого доказательства существования личности» .
«Личность никогда не имеет места там или здесь, она в действии, в напряжении, в стремительном порыве – и много реже в счастливом равновесии, о котором. дает представление музыка Баха» .
Звучит все это прекрасно. Личность действительно такова, как описывает ее де Ружмон; это описание соответствует тому, что буддисты сказали бы об отмане, «находящемся на пути к растворению» (висонкара). Но махаянисты спросили бы автора приведенных выше изречений: «Кем являешься ты, произносящий все эти распрекрасные слова, с концептуальной точки зрения? Мы хотели бы порассуждать о тебе – лично, конкретно или экзистенциально. Когда ты говоришь: „Пока я живу, я жив противоречием“ – кто здесь это Я? Когда ты говоришь нам, что фундаментальная антиномия личности должна быть принята на веру, кто принимает на веру? Кто эту веру испытывает? За верой, опытом, конфликтом и концептуализацией должен находиться живой человек, который все это делает».
Вот рассказ о дзен буддистском монахе, который прямо и конкретно указал пальцем на личность и дал спрашивавшему возможность ее увидеть. Этот монах был позже известен под именем Обаку Ки ун (ум. в 850 г.). Он был одним из великих наставников дзен в Танскую эпоху.
Правитель одной области навестил однажды монастырь. Настоятель провел его во время осмотра по различным постройкам. Когда они вошли в комнату, где висели портреты следовавших друг за другом настоятелей, правитель указал на один из них и спросил: «А это кто?»
Настоятель отвечал: «Последний настоятель».
Следующий вопрос правителя был таким: «Это его портрет, а где само лицо?»
На это настоятель не мог ответить. Правитель настаивал на ответе, и настоятель был в отчаянии, поскольку никто из монахов не мог удовлетворить любопытство правителя. Наконец он вспомнил о странном монахе, который недавно оказался под кровом монастыря и тратил все свободное время на уборку двора. Он подумал, что этот странник, похожий на дзенского монаха, может ответить правителю. Его позвали и представили правителю. Тот уважительно обратился к монаху:
«Достопочтенный, эти господа, к глубокому сожалению, не могут ответить на мой вопрос. Не будете ли вы так любезны попробовать на него ответить?»
Монах спросил: «Каков ваш вопрос?»
Правитель рассказал ему обо всем, что произошло раньше, и повторил свой вопрос: «Вот портрет бывшего настоятеля, но где же его лицо?»
Монах сразу воскликнул: «О правитель!»
Правитель откликнулся: «Да, достопочтенный!»
«Где он?» – таков был ответ монаха.
Сциентисты – включая теологов и философов – хотят быть объективными и избежать всякой субъективности. Они твердо держатся той точки зрения, что суждение истинно лишь в случае объективной его оценки или проверки, а не просто субъективного или личного опыта. Они забывают, что личность непременно живет не концептуальной или научно определенной, но личностной жизнью. Каким бы точным, объективным, философским ни было определение, оно относится не к личной жизни, а к некой жизни вообще, которая является предметом исследования. Дело тут не в объективности или субъективности. Нам жизненно важно самим, лично обнаружить нашу жизнь, решить, как ее прожить. Знающая себя личность никогда не предается теоретизированию, не занята писанием книг и поучением других – такая личность живет своей единственной, свободной и творческой жизнью. Что она собой представляет? Где ее найти? Я знает себя изнутри и никогда не знает извне.
Рассказ об Обаку и правителе показывает нам, что обычно мы удовлетворяемся портретами или подобиями. Представив себе человека умершим, мы забываем задать вопрос правителя: «Здесь портрет, а где же лицо?» Если перевести этот рассказ на современный язык, то его суть такова: «Экзистенция (включая личность) поддерживается постоянным изобретением относительных решений и полезных компромиссов». Идея рождения и смерти представляет собой относительное решение, а изготовление портрета – род сентиментального полезного компромисса. Но там, где речь идет о действительной личности, все это отсутствует, а вопрос правителя был: «Где же лицо?» Обаку был дзен буддистским монахом, а потому не терял времени и пробудил правителя из сновидческого мира понятий одним восклицанием: «О правитель!» Тут же последовал ответ: «Да, достопочтенный!» Мы видим, как здесь личность целиком выпрыгивает из палаты анализа, абстракций, концептуализации. Если это нами понято, то мы знаем, кто это лицо, где оно, кто есть Я. Если лицо отождествляется с простым действием, то это не живая, но только интеллектуальная личность – не мое Я и не твое Я.
Однажды Джошу Джушина (778–897) спросил монах: «Что есть мое Я?» Джошу ответил вопросом: «Ты доел утреннюю кашу?» – «Да, доел». – «Коли так, то помой свою миску».
Еда – действие, мытье – действие, но дзен интересуется самим деятелем, тем, кто ест и моет; до тех пор, пока экзистенциально, в опыте не уловлена личность, нельзя говорить и о действии. Кто осознает действие? Кто сообщает тебе этот факт сознания? Кто ты сам, говорящий о нем себе и всем остальным? «Я», «ты», «он», «она», «оно» – все эти местоимения нечто замещают. Кто есть это нечто?
Другой монах спросил: «Что есть мое Я?» Джошу отвечал: «Ты видишь кипарис во дворе?»
Джошу интересует здесь не видение, но видящий. Если Я есть ось спирали, если Я никогда не объективируется и не фактуализируется, то все же оно здесь, и дзен говорит нам, как уловить его нашими голыми руками и показать наставнику неуловимое, необъективируемое или недостижимое. В этом заключается расхождение между наукой и дзен. Следует напомнить, однако, что дзен не возражает против научного подхода к реальности, он лишь желает сказать сциентистам, что помимо их подхода имеется другой – более прямой, обращенный вовнутрь, более реальный и личностный. Они могут назвать его субъективным, но это совсем не так.
Личность, индивид, Я, эго – в этой лекции все эти понятия используются как синонимы. Личность является морально волевой, индивид противостоит всякого рода группам, эго психологично, а Я одновременно морально и психологично, обладая при этом и религиозным значением.
С точки зрения дзен, опыт Я психологически уникален в том отношении, что он насыщен чувством автономности, свободы, самоопределения и, наконец, творчества.
Хокоджи спросил Башо До ичи (ум. в 788 г.): «Кто тот, стоящий в одиночестве и без товарища посреди десяти тысяч вещей» (дхарма)? Башо отвечал: «Отвечу тебе, если одним глотком выпьешь Западную Реку».
Таковы деяния Я или личности. Психологи и теологи, говорящие о пучке последовательных перцепций или впечатлений, об Идее или принципе единства, о динамической тотальности субъективного опыта или об оси криволинейных человеческих действий, идут в направлении, противоположном дзен. И чем быстрее они идут, тем дальше уходят от дзен. Поэтому я говорю, что наука или логика объективна и центробежна, тогда как дзен субъективен и центростремителен.
Кто то заметил: «Все внешнее говорит индивиду, что он – ничто; все внутреннее убеждает его, что он – все». Это замечательное изречение, ибо оно выражает чувства каждого из нас, когда мы спокойно сидим и всматриваемся в глубинные покои нашего бытия. Там нечто движется и нашептывает, что мы родились не зря. Я прочитал где то: «В одиночестве подвергаешься ты испытанию, одиноким уходишь в пустыню, одного тебя допрашивает мир». Но стоит человеку однажды со всею честностью посмотреть внутрь себя, и он понимает, что он не одинок, не потерян, не заброшен в пустыню. Внутри его живет некое чувство царственного и величественного одиночества; он стоит сам по себе, но все же не отделен от остального существования. Эта уникальная ситуация, внешне или объективно противоречивая, возникает вместе с подходом к реальности на пути, который предлагает дзен. Такое чувство проистекает из личного опыта творчества, появляющегося вместе с выходом за пределы царства интеллекта и абстракций. Творчество отличается от обыкновенной активности, это печать самоопределяющегося деятеля, именуемого Я.
Индивидуальность также важна для определения Я, но индивидуальность носит более политический и этический характер, она тесно связана с идеей ответственности. Индивидуальность принадлежит царству относительного. Она ассоциируется с силами самоутверждения. Она всегда осознается другими и ровно настолько ими контролируется. Там, где подчеркивается индивидуализм, там преобладает чувство взаимного ограничения и напряженности. Здесь нет свободы, нет спонтанности, зато есть тяжелая атмосфера заторможенности и подавленности. Человек задавлен, а в результате возникают все разновидности психических нарушений.
Индивидуация представляет собой объективный термин для отличения индивидуальности от индивидуализма. Там, где обособление превращается в отрицание другого, там поднимает голову стремление к власти. Иногда оно является вообще неконтролируемым; когда оно не настолько сильно или когда оно лишь более или менее негативно, мы становимся крайне восприимчивыми к критике. Такое сознание иной раз ввергает нас в ужасное рабство, напоминающее «философию одежды» в Sartor Resartus Карлейля. Это – философия внешнего, где каждый одевается для всякого другого, чтобы выглядеть иначе, чем он есть на деле. Там, где этот процесс заходит далеко, оригинальность утрачивается, а человек превращается в какую то смешную обезьянку.
Когда эта сторона Я разрастается и начинает преобладать, реальное Я отбрасывается, подавляется и низводится до ничто. Мы знаем, что означает такое подавление. Творческое бессознательное никому не удается подавить, оно так или иначе о себе заявляет. Когда оно не может утверждать себя естественным для него путем, оно прорывает все заграждения – иногда посредством насилия, иной раз в форме патологии. Но в обоих случаях реальное Я безнадежно разрушается.
Опечаленный всем этим, Будда провозгласил учение об аннатта, или нирсчпма, или не эго, дабы пробудить нас от снов видимости. Дзен буддизм не вполне удовлетворился предложенным Буддой отрицательным способом демонстрации учения. Он представляет учение самым утвердительным и прямым путем, чтобы последователи Будды не блуждали в поисках реальности. Приведем пример из «Риндзай Гиген».

На днях прочитала статью Эриха Фромма с одноименным названием.

Для меня, испытывающей одинаковое уважение и интерес к попыткам как Востока, так и Запада исследовать и трансформировать человеческие страдания, это было приятной находкой.

Собственно, Фромм в этой статье исследует цели психоанализа и дзен-буддизма и приходит к выводу, что глобально они совпадают, однако методы достижения этих целей разнятся.

Если быть совсем честной, то с точки зрения сравнительного анализа, ценность статьи для меня не велика. Фромм сам признается, что состояние просветления или сатори ему не знакомо, поэтому рассуждать об этом он может только “со слов доктора Судзуки”. В общем, “Изя напел”.

Однако, в этой статье он совершенно замечательно раскрывает суть психоаналитической терапии. Достаточно просто. И по делу. Поэтому, всем интересующимся рекомендую.

Статья достаточно объемна. Для себя я сохранила некоторые цитаты, особенно совпадающие с моим пониманием природы страданий, а также целей и сути психоаналитического процесса и метода.

Делюсь этим конспектом с вами.

“Для ребенка, живущего исключительно своими желаниями, реальностью является то, что он хочет видеть, но не то, что существует в действительности . В случае неисполнения своего желания ребенок приходит в ярость, стремясь посредством отца и матери изменить окружающий мир так, чтобы его желание реализовалось. Достигая зрелости, нормально развивающийся ребенок приходит к осознанию реальности и принимает ее правила игры, отказываясь от этого нарциссического посыла. Невротик же по-прежнему исходит из своих представлений, основывающихся на нарциссизме, все еще пребывая в уверенности, что мир должен подчиняться только его желаниям. Сталкиваясь с обратным, он или безуспешно пытается заставить реальность подчиниться своей воле, или испытывает ощущение собственной беспомощности. Если для зрелого человека свобода означает осознание реальности, принятие ее непреложных законов и жизни в соответствии с ними, постижение и осмысление окружающего мира, осознание собственного места в нем посредством разума и чувств, то для невротика свобода, осознает он это или нет, - это лишь идея о собственном нарциссическом всемогуществе .”

“Человек на протяжении длительной эволюции, начиная с каннибализма, избирал из массы разнообразных ответов на экзистенциальный вопрос, сам того не ведая, один из существующих вариантов. Человек Запада, как правило, полагает, что в душе он вполне соответствует принципам христианской или иудейской морали либо же является приверженцем просвещенного атеизма. В действительности, если бы существовала возможность проанализировать человека при помощи некоего «психического рентгена», стало бы очевидно, что в нашем обществе очень мало истинных христиан, иудаистов, буддистов, приверженцев дао, и огромное число каннибалистов, тотемистов и различных идолопоклонников.”

“Если же регрессивные устремления индивида приходят в противоречие с его сознанием или с интересами социума и его собственная тайная «религия» не может быть разделена с другими, она превращается в невроз.

Зная личный ответ конкретного пациента или вообще любого человека на экзистенциальный вопрос, который ставит перед ним жизнь, - иными словами, его собственный культ, которому он служит, мы сможем понять его. Не имеет смысла «лечить» такого пациента, прежде чем нам не станет известен его тайный культ, его основополагающий ответ жизни, ибо многие так называемые «психологические проблемы» являются в действительности отголосками этого самого «ответа».”

“Под благополучием нужно понимать достижение человеческим разумом полной зрелости. Речь здесь идет о зрелости не только с точки зрения способности критически мыслить, но и такого осознания реальности, при котором, говоря словами Хайдеггера, человек обретает способность «позволять вещам быть» тем, чем они являются в действительности. Человек может достичь благополучия лишь в той степени, в которой он открыт для окружающего мира, способен реагировать на него («пробужден» и «пуст» в дзэн-буддистском понимании).”

“В конце концов благополучие состоит в усмирении своего эго и пересмотре жизненных приоритетов. Человек должен отказаться от стяжательства, от стремления к собственной неприкосновенности и возвеличиванию. Смыслом жизни должна стать не вечная жажда обладания, накопления, наживы и потребления, а радость самого бытия, осознание собственной неповторимости в этом мире.”

“Как я уже отмечал, само бытие ставит перед человеком вопрос. Вопрос этот порожден заложенным в человеке противоречием: принадлежностью к природе, с одной стороны, и пребыванием вне ее, обусловленным осознанием собственного бытия, с другой. Человек является «религиозным», если он подходит к этому основополагающему вопросу не формально, а стремится дать на него ответ всей своей жизнью. Аналогично любая система представляет собой «религию», если она пытается дать свой ответ на этот вопрос и понуждает к этому людей. Соответственно всякая культура и всякий человек, не ищущий ответа на экзистенциальный вопрос, нерелигиозны по своей сущности - лучшим примером чему служит человек XX века. Озабоченный мыслями о материальных благах, престиже, власти, карьере, современный человек пытается уйти от ответа на данный вопрос, стараясь забыть о самом факте своего существования, а значит, о факте существования своего «я». Не имеющий собственного ответа человек не способен к развитию, в своей жизни и смерти уподобляясь одной из миллионов произведенных им вещей. При этом не имеет значения, насколько глубоки его религиозные убеждения, как часто он думает о Боге или посещает церковь. Такой человек вместо того, чтобы верить в Бога, лишь думает о нем.”

“Иудео-христианское и дзэн-буддистское мышление сближает идея отказа индивида от эгоистического стремления к принуждению, повелеванию и подавлению внутреннего и внешнего мира. Вместо этого человек должен стать открытым, восприимчивым, пробужденным, способным реагировать на вызовы внешнего мира. Дзэн называет это состояние «быть пустым», причем этот термин не имеет негативной окраски, а, напротив, характеризует открытого для восприятия внешнего мира индивида. В христианской религии эта же идея выражается в понятиях самоотречения и подчинения воле божественного провидения. На первый взгляд отличия в христианских и буддистских постулатах не столь значительны и разница существует лишь на уровне формулировок. На самом же деле христианские представления, как правило, интерпретируются таким образом, что человек полностью вверяет свою судьбу великому и всемогущему Отцу, охраняющему и опекающему его, при этом утрачивается всякая самостоятельность. Естественно, в этом случае человек становится кротким и смиренным, но никак не открытым и способным реагировать. Подлинный отказ от эгоистических устремлений как следование воле Господа обретает реальный смысл, если понятие Бога при этом отсутствует как таковое. Лишь забывая о Боге, человек, как это ни парадоксально, искренне следует его воле. Быть «пустым» в терминологии дзэн-буддизма действительно означает усмирение своей воли, но в то же время исключает возможность возвращения к рабскому упованию на поддержку Отца.”

“Сегодня человек стремится определять мир в категориях вещей, которыми он обладает, нежели в терминах существования. Подобно тому как мы имеем машину, дом или ребенка, мы имеем проблему беспокойства, имеем бессонницу, имеем депрессию, имеем психоаналитика. Аналогично этому мы имеем и бессознательное.”

“Однако очевидно и то, что в действительности сознание человека представляет собой во многом цепь заблуждений и ложных посылов, что вызвано по большей части влиянием социума, а не неспособностью индивида разглядеть истину. Из этого следует, что сознание человека само по себе не может представлять ценности. Эволюция человечества свидетельствует о том, что за исключением ряда примитивных обществ социум строится по принципу управления и эксплуатации большинства его членов незначительным меньшинством. Управление большинством осуществляется посредством применения силы, однако одного этого фактора недостаточно. Сознание большинства должно быть заполнено в основном вымыслами и заблуждениями, в результате чего оно по собственной воле соглашается подчиняться меньшинству. Тем не менее ложный характер представлений человека о самом себе, других индивидах, социуме и т. д. зависит не только от этих обстоятельств. Подмена общечеловеческих постулатов интересами социума, происходящая в любом обществе, обусловлена попыткой (и, как правило, достижением) сохранения структуры, приобретенной этим обществом в процессе эволюции. При этом возникающее противоречие порождает в таком обществе внутренний конфликт: расхождения между интересами человека и социума скрываются на общественном уровне под покровом всевозможных вымыслов и ложных посылов.”

“Таким образом, мы можем сделать вывод, что сознательное и бессознательное являются по своей природе социально обусловленными. Человек способен осознавать лишь те чувства и мысли, которые прошли сквозь тройной фильтр: специальный, т. е. язык, фильтр логики и фильтр запретов социального характера. На уровне же неосознанных остаются все побуждения, не прошедшие сквозь данный фильтр. Сосредоточивая внимание на социальной сущности бессознательного, мы должны сделать два уточнения. Первое состоит в констатации очевидного факта, что в любой семье помимо запретов социума существуют свои собственные разновидности этих запретов. Вследствие этого все побуждения, возникающие у ребенка и являющиеся запретными в данной семье, будут подавляться им из страха потерять любовь родителей. С другой стороны, более честные перед самими собой и не столь расположенные к «вытеснению» взрослые постараются уменьшить число этих запретов для своих детей.”

“Но в чем же в таком случае заключается трансформация бессознательного в сознательное? Для более точного ответа на этот вопрос необходимо сформулировать его несколько по-другому. Следует говорить не о «сознательном» и «бессознательном», а о степени осознанности-сознательности и неосознанности - бессознательности. В таком случае свой вопрос мы можем сформулировать по-другому: что происходит при осознании человеком того, что ранее им не осознавалось? Ответ в общих чертах будет следующим: этот процесс шаг за шагом приближает человека к пониманию ложной, иллюзорной сущности сознания, которое он привык рассматривать как «нормальное». Осознавая доселе бессознательное, человек расширяет область своего сознания, постигая тем самым реальность, т. е. приближаясь на интеллектуальном и эмоциональном уровне к истине. Расширение сознания подобно пробуждению, снятию с глаз пелены, выходу из пещеры, озарения тьмы светом.

Возможно, именно это переживание дзэн-буддисты определяют как «просветление».”

“В действительности же обнаружение бессознательного является эмоциональным переживанием, а не актом интеллектуального познания, которое трудно, если вообще возможно, выразить словами. В то же время процесс обнаружения бессознательного вовсе не исключает предварительного обдумывания и размышления. Однако непосредственно само обнаружение всегда является спонтанным и неожиданным, целостным по своей природе, ибо человек переживает его всем своим существом: у него словно открываются глаза, сам он и весь мир предстают перед ним в новом свете, он смотрит на все по-новому. Если перед тем как испытать это переживание, он ощущал беспокойство, то после него, напротив, он обретает уверенность в своих силах. Обнаружение бессознательного можно охарактеризовать как цепь выходящих за рамки теоретического и интеллектуального знания нарастающих глубоко ощущаемых переживаний.”

“Вначале обобщим сказанное о психоанализе. Цель его - трансформировать бессознательное в сознательное. При этом необходимо иметь в виду, что сознательное и бессознательное являются функциями, а не содержанием психического процесса. Точнее: речь может вестись лишь о той или иной степени вытесненности, о состоянии, когда человек осознает только те переживания, которые сумели пройти через обусловленный реалиями конкретного социума фильтр языка, логики и других критериев. Перед человеком открываются самые потаенные глубины его натуры, а следовательно, его человеческая суть, освобожденная от искажений на всех уровнях фильтра. Если человек полностью преодолевает вытеснение, он тем самым разрешает конфликт между своим сознанием и бессознательным. При этом, преодолевая самоотчуждение и оторванность от окружающего мира во всех его проявлениях, он оказывается способным испытывать неопосредованное переживание.”

“С другой стороны, сознание человека, пребывающего в состоянии вытеснения, ложно по своей природе. Это отражается на переживании им окружающего мира: вместо реально существующего объекта он видит лишь порожденный собственными иллюзиями и представлениями его образ. Это искаженное представление о чем-либо, эта застилающая его взор пелена как раз и являются первоисточниками его тревог и страданий. Как следствие находящийся в состоянии вытеснения индивид переживает происходящее в его голове вместо переживания реальных людей и объектов. Пребывая в уверенности, что он контактирует с реальным миром, на деле он имеет дело лишь со словами.

Преодоление вытеснения и отчуждения от самого себя и, как следствие, от другого индивида означает осознание бессознательного, т. е. пробуждение, расставание с иллюзиями, заблуждениями и ложными представлениями и адекватное восприятие действительности. Осознание ранее неосознанного совершает в человеке внутренний переворот. Основой творческого интеллектуального мышления и непосредственного интуитивного восприятия действительности как раз и является подлинное пробуждение человека. Индивид, находящийся в состоянии отчуждения, когда реальный мир воспринимается им лишь на уровне мышления, оказывается способным лгать; будучи же пробужденным и, следовательно, ориентированным на прямое восприятие действительности, человек не способен говорить неправду: сила его переживания разрушает ложь. Наконец перевод бессознательного в сознательное означает для человека жить, руководствуясь истиной. Будучи открытым перед действительностью, он перестает пребывать в отчуждении от нее; не противясь ей и в то же время не пытаясь ей ничего навязать, он реагирует на действительность адекватным образом.”

“Но цель психоанализа как раз и заключается в достижении озарения, происходящего не на интеллектуальном уровне, а в результате познания. Как я уже отмечал, осознавать свое дыхание не означает думать о своем дыхании, а осознавать движение своей руки не означает думать о ней. Наоборот, если я думаю о своем дыхании или движении своей руки, я тем самым более их не осознаю. Это утверждение справедливо и в отношении осознания мною цветка или человека, переживания радости, любви или состояния покоя. Особенность подлинного озарения в рамках психоанализа состоит в том, что оно не поддается описанию. Тем не менее многие слабые психоаналитические теории пытаются сформулировать свое понимание озарения, не имеющего никакого отношения к непосредственному переживанию, прибегая для этого к нагромождениям теоретических понятий. Пациента в условиях психоанализа невозможно заставить испытать подлинное озарение или как-то его запланировать; оно всегда возникает внезапно. Используя японскую метафору, можно сказать, что озарение рождается не в мозгу человека, а в его животе. Пытаясь облечь его в словесную форму, мы понимаем, что не в состоянии это сделать. Тем не менее оно вполне реально, и человек, его переживший, становится совершенно другим.”

“…самое большее, на что способен человек, не пришедший к творческому состоянию - кульминации сатори, - это замещать свою врожденную предрасположенность к депрессии обыденностью, идолопоклонством, стремлением к разрушению, стяжательством, гордыней и т. п.

В случае если какой-либо из этих компенсационных механизмов перестает функционировать, возникает угроза здоровью. Но человеку достаточно изменить отношение к миру, обретя через разрешение внутреннего конфликта и преодоление отчуждения способность быть отзывчивым, непосредственно и творчески воспринимать действительность, чтобы избавиться от возможного заболевания. Если психоанализ способен помочь в этом человеку, он поможет ему обрести подлинное душевное здоровье. В противном случае он лишь станет основой усовершенствования компенсационных механизмов. Другими словами, человека можно «вылечить» от какого-либо симптома, тогда как «вылечить» его от невротического характера невозможно. Обращаясь с пациентом как с неодушевленным объектом, аналитик неспособен его исцелить, ибо человек не является ни вещью, ни «историей болезни». Будучи связанным с пациентом ситуацией взаимопонимания и единения с ним, аналитик лишь может способствовать его пробуждению.”

“Однако, в моем понимании, пусть человек никогда и не достигнет сатори, но любое его переживание, являющееся хоть в какой-то мере шагом в этом направлении, уже само по себе является ценным. Однажды доктор Судзуки так проиллюстрировал этот аспект: если, находясь в совершенно темной комнате, зажечь одну свечу, то темнота исчезнет и станет светлее. Если добавить к ней десять, сто или тысячу свечей, то с каждым разом комната будет становиться все светлее и светлее. Однако принципиальное изменение внесла первая свеча, которая уничтожила темноту.

Что же происходит при осуществлении аналитического процесса? Человек, приписывавший себе такие качества, как скромность, отвага и любовь, в первый раз в жизни ощущает внутри себя гордыню, трусость и ненависть. Это озарение может вызвать боль, однако оно открывает ему глаза, что делает его способным не наделять других теми качествами, которые он стремится подавить в себе. Далее он продолжает свой путь, ощущая себя сперва младенцем, ребенком, взрослым, преступником, сумасшедшим, святым, художником, мужчиной или женщиной; он все глубже проникает в собственное человеческое начало, в универсальную суть; ему приходится подавлять в себе все меньше переживаний, он раскрепощается, нуждаясь в переносе и церебрации все в меньшей и меньшей степени. Затем ему впервые оказывается доступным переживание того, как он видит свет или катящийся мяч или слышит музыку, проникаясь ею. Мало-помалу он осознает ложность представления о независимости собственного «я», которое он раньше рассматривал как некий объект, требующий охраны, заботы и спасения; это становится возможным благодаря тому, что он начинает ощущать свое единение с другими индивидами. Он поймет, что бесполезно искать ответ на главный вопрос, задаваемый жизнью, в обладании, в то время как следует становиться самим собой и быть им. По своей природе эти переживания всегда спонтанны и неожиданны, они не имеют интеллектуального наполнения. Однако, испытав их, человек ощущает с неведомой ему доселе силой чувство освобождения, собственной силы и умиротворения.”