Величины
«Не позволяй душе лениться…» Н. Заболоцкий

«Не позволяй душе лениться…» Н. Заболоцкий

Когда минует день и освещение Природа выбирает не сама, Осенних рощ большие помещения Стоят на воздухе, как чистые дома. В них ястребы живут, вороны в них ночуют, И облака вверху, как призраки, кочуют. Осенних листьев ссохлось вещество И землю всю устлало. В отдалении На четырех ногах большое существо Идет, мыча, в туманное селение. Бык, бык! Ужели больше ты не царь? Кленовый лист напоминает нам янтарь. Дух Осени, дай силу мне владеть пером! В строенье воздуха - присутствие алмаза. Бык скрылся за углом, И солнечная масса Туманным шаром над землей висит, И край земли, мерцая, кровенит. Вращая круглым глазом из-под век, Летит внизу большая птица. В ее движенье чувствуется человек. По крайней мере, он таится В своем зародыше меж двух широких крыл. Жук домик между листьев приоткрыл. Архитектура Осени. Расположенье в ней Воздушного пространства, рощи, речки, Расположение животных и людей, Когда летят по воздуху колечки И завитушки листьев, и особый свет,- Вот то, что выберем среди других примет. Жук домик между листьев приоткрыл И рожки выставив, выглядывает, Жук разных корешков себе нарыл И в кучку складывает, Потом трубит в свой маленький рожок И вновь скрывается, как маленький божок. Но вот приходит вечер. Все, что было чистым, Пространственным, светящимся, сухим,- Все стало серым, неприятным, мглистым, Неразличимым. Ветер гонит дым, Вращает воздух, листья валит ворохом И верх земли взрывает порохом. И вся природа начинает леденеть. Лист клена, словно медь, Звенит, ударившись о маленький сучок. И мы должны понять, что это есть значок, Который посылает нам природа, Вступившая в другое время года.

Не позволяй душе лениться

Не позволяй душе лениться! Чтоб в ступе воду не толочь, Душа обязана трудиться И день и ночь, и день и ночь! Гони ее от дома к дому, Тащи с этапа на этап, По пустырю, по бурелому Через сугроб, через ухаб! Не разрешай ей спать в постели При свете утренней звезды, Держи лентяйку в черном теле И не снимай с нее узды! Коль дать ей вздумаешь поблажку, Освобождая от работ, Она последнюю рубашку С тебя без жалости сорвет. А ты хватай ее за плечи, Учи и мучай дотемна, Чтоб жить с тобой по-человечьи Училась заново она. Она рабыня и царица, Она работница и дочь, Она обязана трудиться И день и ночь, и день и ночь! 1958

Осенние пейзажи

1. Под дождем Мой зонтик рвется, точно птица, И вырывается, треща. Шумит над миром и дымится Сырая хижина дождя. И я стою в переплетенье Прохладных вытянутых тел, Как будто дождик на мгновенье Со мною слиться захотел. 2. Осеннее утро Обрываются речи влюбленных, Улетает последний скворец. Целый день осыпаются с кленов Силуэты багровых сердец. Что ты, осень, наделала с нами! В красном золоте стынет земля. Пламя скорби свистит под ногами, Ворохами листвы шевеля. 3. Последние канны Все то, что сияло и пело, В осенние скрылось леса, И медленно дышат на тело Последним теплом небеса. Ползут по деревьям туманы, Фонтаны умолкли в саду. Одни неподвижные канны Пылают у всех на виду. Так, вытянув крылья, орлица Стоит на уступе скалы, И в клюве ее шевелится Огонь, выступая из мглы. 1955

Лесное озеро

Опять мне блеснула, окована сном, Хрустальная чаша во мраке лесном. Сквозь битвы деревьев и волчьи сраженья, Где пьют насекомые сок из растенья, Где буйствуют стебли и стонут цветы, Где хищными тварями правит природа, Пробрался к тебе я и замер у входа, Раздвинув руками сухие кусты. В венце из кувшинок, в уборе осок, В сухом ожерелье растительных дудок Лежал целомудренной влаги кусок, Убежище рыб и пристанище уток. Но странно, как тихо и важно кругом! Откуда в трущобах такое величье? Зачем не беснуется полчище птичье, Но спит, убаюкано сладостным сном? Один лишь кулик на судьбу негодует И в дудку растенья бессмысленно дует. И озеро в тихом вечернем огне Лежит в глубине, неподвижно сияя, И сосны, как свечи, стоят в вышине, Смыкаясь рядами от края до края. Бездонная чаша прозрачной воды Сияла и мыслила мыслью отдельной, Так око больного в тоске беспредельной При первом сиянье вечерней звезды, Уже не сочувствуя телу больному, Горит, устремленное к небу ночному. И толпы животных и диких зверей, Просунув сквозь елки рогатые лица, К источнику правды, к купели своей Склонились воды животворной напиться. 1938

Осенний клен

(Из С. Галкина) Осенний мир осмысленно устроен И населен. Войди в него и будь душой спокоен, Как этот клен. И если пыль на миг тебя покроет, Не помертвей. Пусть на заре листы твои умоет Роса полей. Когда ж гроза над миром разразится И ураган, Они заставят до земли склониться Твой тонкий стан. Но даже впав в смертельную истому От этих мук, Подобно древу осени простому, Смолчи, мой друг. Не забывай, что выпрямится снова, Не искривлен, Но умудрен от разума земного, Осенний клен. 1955

* * *

При первом наступлении зимы, Блуждая над просторною Невою, Сиянье лета сравниваем мы С разбросанной по берегу листвою. Но я любитель старых тополей, Которые до первой зимней вьюги Пытаются не сбрасывать с ветвей Своей сухой заржавленной кольчуги. Как между нами сходство описать? И я, подобно тополю, не молод, И мне бы нужно в панцире встречать Приход зимы, ее смертельный холод. 1955

Ласточка

Славно ласточка щебечет, Ловко крыльями стрижет, Всем ветрам она перечит, Но и силы бережет. Реет верхом, реет низом, Догоняет комара И в избушке под карнизом Отдыхает до утра. Удивлен ее повадкой, Устремляюсь я в зенит, И душа моя касаткой В отдаленный край летит. Реет, плачет, словно птица, В заколдованном краю, Слабым клювиком стучится В душу бедную твою. Но душа твоя угасла, На дверях висит замок. Догорело в лампе масло, И не светит фитилек. Горько ласточка рыдает И не знает, как помочь, И с кладбища улетает В заколдованную ночь. 1958

Обводный канал

В моем окне на весь квартал Обводный царствует канал. Ломовики, как падишахи, Коня запутав медью блях, Идут, закутаны в рубахи, С нелепой важностью нерях. Вокруг пивные встали в ряд, Ломовики в пивных сидят. И в окна конских морд толпа Глядит, мотаясь у столба, И в окна конских морд собор Глядит, поставленный в упор. А там за ним, за морд собором, Течет толпа на полверсты, Кричат слепцы блестящим хором, Стальные вытянув персты. Маклак штаны на воздух мечет, Ладонью бьет, поет как кречет: Маклак - владыка всех штанов, Ему подвластен ход миров, Ему подвластно толп движенье, Толпу томит штанов круженье, И вот она, забывши честь, Стоит, не в силах глаз отвесть, Вся прелесть и изнеможенье. Кричи, маклак, свисти уродом, Мечи штаны под облака! Но перед сомкнутым народом Иная движется река: Один сапог несет на блюде, Другой поет хвалу Иуде, А третий, грозен и румян, В кастрюлю бьет, как в барабан. И нету сил держаться боле, Толпа в плену, толпа в неволе, Толпа лунатиком идет, Ладони вытянув вперед. А вкруг черны заводов замки, Высок под облаком гудок. И вот опять идут мустанги На колоннаде пышных ног. И воют жалобно телеги, И плещет взорванная грязь, И над каналом спят калеки, К пустым бутылкам прислонясь. 1928

Дождь

В тумане облачных развалин Встречая утренний рассвет, Он был почти нематериален И в формы жизни не одет. Зародыш, выкормленный тучей, Он волновался, он кипел, И вдруг, веселый и могучий, Ударил в струны и запел. И засияла вся дубрава Молниеносным блеском слез, И листья каждого сустава Зашевелились у берез. Натянут тысячами нитей Меж хмурым небом и землей, Ворвался он в поток событий, Повиснув книзу головой. Он падал издали, с наклоном В седые скопища дубрав. И вся земля могучим лоном Его пила, затрепетав. 1953

Журавли

Вылетев из Африки в апреле К берегам отеческой земли, Длинным треугольником летели, Утопая в небе, журавли. Вытянув серебряные крылья Через весь широкий небосвод, Вел вожак в долину изобилья Свой немногочисленный народ. Но когда под крыльями блеснуло Озеро, прозрачное насквозь, Черное зияющее дуло Из кустов навстречу поднялось. Луч огня ударил в сердце птичье, Быстрый пламень вспыхнул и погас, И частица дивного величья С высоты обрушилась на нас. Два крыла, как два огромных горя, Обняли холодную волну, И, рыданью горестному вторя, Журавли рванулись в вышину. Только там, где движутся светила, В искупленье собственного зла Им природа снова возвратила То, что смерть с собою унесла: Гордый дух, высокое стремленье, Волю непреклонную к борьбе - Все, что от былого поколенья Переходит, молодость, к тебе. А вожак в рубашке из металла Погружался медленно на дно, И заря над ним образовала Золотого зарева пятно. 1948

* * *

Я шел сквозь рощу. Ночь легла Вдоль по траве, как мел бела. Торчком кусты над нею встали В ножнах из разноцветной стали, И тосковали соловьи Верхом на веточке. Казалось, Они испытывали жалость, Как неспособные к любви. А там вдали, где желтый бакен Подкарауливал шутих, На корточках привстал Елагин, Ополоснулся и затих: Он в этот раз накрыл двоих. Вертя винтом, бежал моторчик С музыкой томной по бортам. К нему навстречу, рожи скорчив, Несутся лодки тут и там. Он их толкнет - они бежать. Бегут, бегут, потом опять Идут, задорные, навстречу. Он им кричит: "Я искалечу!" Они уверены, что нет... И всюду сумасшедший бред. Листами сонными колышим, Он льется в окна, липнет к крышам, Вздымает дыбом волоса... И ночь, подобно самозванке, Открыв молочные глаза, Качается в спиртовой банке И просится на небеса. 1926

Бродячие музыканты

Закинув на спину трубу, Как бремя золотое, Он шел, в обиде на судьбу. За ним бежали двое. Один, сжимая скрипки тень, Горбун и шаромыжка, Скрипел и плакал целый день, Как потная подмышка. Другой, искусник и борец, И чемпион гитары, Огромный нес в руках крестец С роскошной песнею Тамары. На том крестце семь струн железных, И семь валов, и семь колков, Рукой построены полезной, Болтались в виде уголков. На стогнах солнце опускалось, Неслись извозчики гурьбой, Как бы фигуры пошехонцев На волокнистых лошадях. И вдруг в колодце между окон Возник трубы волшебный локон, Он прянул вверх тупым жерлом И заревел. Глухим орлом Был первый звук. Он, грохнув, пал, За ним второй орел предстал, Орлы в кукушек превращались, Кукушки в точки уменьшались, И точки, горло сжав в комок, Упали в окна всех домов. Тогда горбатик, скрипочку Приплюснув подбородком, Слепил перстом улыбочку На личике коротком, И, визгнув поперечиной По маленьким струнам, Заплакал, искалеченный: - Тилим-там-там! Система тронулась в порядке. Качались знаки вымысла. И каждый слушатель украдкой Слезою чистой вымылся, Когда на подоконниках Средь музыки и грохота Легла толпа поклонников В подштанниках и кофтах. Но богослов житейской страсти И чемпион гитары Подъял крестец, поправил части И с песней нежною Тамары Уста отважно растворил. И все умолкло. Звук самодержавный, Глухой, как шум Куры, Роскошный, как мечта, Пронесся... И в этой песне сделалась видна Тамара на кавказском ложе. Пред нею, полные вина, Шипели кубки дотемна И юноши стояли тоже. И юноши стояли, Махали руками, И страстные дикие звуки Всю ночь раздавалися там... - Тилим-там-там! Певец был строен и суров. Он пел, трудясь, среди дворов Средь выгребных высоких ям Трудился он, могуч и прям. Вокруг него система кошек, Система окон, ведер, дров Висела, темный мир размножив На царства узкие дворов. На что был двор? Он был трубою, Он был тоннелем в те края, Где был и я гоним судьбою, Где пропадала жизнь моя. Где сквозь мансардное окошко При лунном свете, вся дрожа, В глаза мои смотрела кошка, Как дух седьмого этажа. 1928

Городок

Целый день стирает прачка, Муж пошел за водкой. На крыльце сидит собачка С маленькой бородкой. Целый день она таращит Умные глазенки, Если дома кто заплачет - Заскулит в сторонке. А кому сегодня плакать В городе Тарусе? Есть кому в Тарусе плакать - Девочке Марусе. Опротивели Марусе Петухи да гуси. Сколько ходит их в Тарусе, Господи Исусе! "Вот бы мне такие перья Да такие крылья! Улетела б прямо в дверь я, Бросилась в ковыль я! Чтоб глаза мои на свете Больше не глядели, Петухи да гуси эти Больше не галдели!" Ой, как худо жить Марусе В городе Тарусе! Петухи одни да гуси, Господи Исусе! 1958

Гроза идет

Движется нахмуренная туча, Обложив полнеба вдалеке, Движется, огромна и тягуча, С фонарем в приподнятой руке. Сколько раз она меня ловила, Сколько раз, сверкая серебром, Сломанными молниями била, Каменный выкатывала гром! Сколько раз, ее увидев в поле, Замедлял я робкие шаги И стоял, сливаясь поневоле С белым блеском вольтовой дуги! Вот он - кедр у нашего балкона. Надвое громами расщеплен, Он стоит, и мертвая корона Подпирает темный небосклон. Сквозь живое сердце древесины Пролегает рана от огня, Иглы почерневшие с вершины Осыпают звездами меня. Пой мне песню, дерево печали! Я, как ты, ворвался в высоту, Но меня лишь молнии встречали И огнем сжигали на лету. Почему же, надвое расколот, Я, как ты, не умер у крыльца, И в душе все тот же лютый голод, И любовь, и песни до конца! 1957

Предостережение

Где древней музыки фигуры, Где с мертвым бой клавиатуры, Где битва нот с безмолвием пространства - Там не ищи, поэт, душе своей убранства. Соединив безумие с умом, Среди пустынных смыслов мы построим дом - Училище миров, неведомых доселе. Поэзия есть мысль, устроенная в теле. Она течет, незримая, в воде - Мы воду воспоем усердными трудами. Она горит в полуночной звезде - Звезда, как полымя, бушует перед нами. Тревожный сон коров и беглый разум птиц Пусть смотрят из твоих диковинных страниц. Деревья пусть поют и страшным разговором Пугает бык людей, тот самый бык, в котором Заключено безмолвие миров, Соединенных с нами крепкой связью. Побит камнями и закидан грязью, Будь терпелив. И помни каждый миг: Коль музыки коснешься чутким ухом, Разрушится твой дом и, ревностный к наукам. Над нами посмеется ученик.

Портрет

Любите живопись, поэты! Лишь ей, единственной, дано Души изменчивой приметы Переносить на полотно. Ты помнишь, как из тьмы былого, Едва закутана в атлас, С портрета Рокотова снова Смотрела Струйская на нас? Ее глаза - как два тумана, Полуулыбка, полуплач, Ее глаза - как два обмана, Покрытых мглою неудач. Соединенье двух загадок, Полувосторг, полуиспуг, Безумной нежности припадок, Предвосхищенье смертных мук. Когда потемки наступают И приближается гроза, Со дна души моей мерцают Ее прекрасные глаза. 1953

Жена

Откинув со лба шевелюру, Он хмуро сидит у окна. В зеленую рюмку микстуру Ему наливает жена. Как робко, как пристально-нежно Болезненный светится взгляд, Как эти кудряшки потешно На тощей головке висят! С утра он все пишет да пишет, В неведомый труд погружен. Она еле ходит, чуть дышит, Лишь только бы здравствовал он. А скрипнет под ней половица, Он брови взметнет,- и тотчас Готова она провалиться От взгляда пронзительных глаз. Так кто же ты, гений вселенной? Подумай: ни Гете, ни Дант Не знали любви столь смиренной, Столь трепетной веры в талант. О чем ты скребешь на бумаге? Зачем ты так вечно сердит? Что ищешь, копаясь во мраке Своих неудач и обид? Но коль ты хлопочешь на деле О благе, о счастье людей, Как мог ты не видеть доселе Сокровища жизни своей? 1948

Возвращение с работы

Вокруг села бродили грозы, И часто, полные тоски, Удары молнии сквозь слезы Ломали небо на куски. Хлестало, словно из баклаги, И над собранием берез Пир электричества и влаги Сливался в яростный хаос. А мы шагали по дороге Среди кустарников и трав, Как древнегреческие боги, Трезубцы в облако подняв. 1954

Вряд ли кого удивит утверждение, что все мы, хоть раз, а некоторые - всю жизнь, задаёмся вопросом: в чём же смысл жизни? Задавалась им и я. В ранней юности определила его как любовь и счастье. Познав счастье любви, узнала и её горечь. Познав счастье материнства, узнала и тяжкий его труд, и несбывшиеся надежды. Тогда решила, что смысл этот - найти себя в жизни. Я - счастливая, мне показалось, что нашла.
Но вопрос этот вставал передо мной снова и снова. Я чувствовала, что прежние ответы - только малая часть какого-то большого, всеобъемлющего ответа или... вопроса. И вот однажды, когда мне было 37 лет, листая лирику Пушкина, я наткнулась на читанную и перечитанную мной «Элегию». И вдруг, словно впервые, прочла одну строку: «Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать». Вот она! Та всеобъемлющая формула смысла жизни: «мыслить и страдать».
А страдать зачем? Чтобы что-то понять. А понять, что?.. И как?
Наверное, не только для меня во времена повального атеизма и единственно доступной всем марксистской истины поэзия, искусство были возможностью прорваться в какую-то иную, высшую сферу, как я теперь понимаю, в сферу духа. И каким же откровением стал для меня Николай Заболоцкий, чей сборник стихов мне подарили! Стихотворение поэта «Не позволяй душе лениться» не просто поразило меня, а как бы продолжило и развило пушкинскую формулу. «Мыслить и страдать», оказывается, необходимо было для понимания простой, но столь труднодоступной мне тогда истины, что «душа обязана трудиться». Трудиться, чтобы человек - её носитель - становился лучше, чтобы он понял: смысл его существования - это восхождение к высшему. А не тому ли учит нас Живая Этика?
Связь поэзии Н.Заболоцкого с Учением я обнаружила много лет спустя, когда узнала Агни Йогу. А до того я постигала её азы интуитивно, не зная даже о её существовании, постигала через искусство, через поэзию и особенно через творчество Н.Заболоцкого. И, конечно, мне хотелось больше о нём узнать. Такую возможность дала мне Перестройка.

Н.А.Заболоцкий

В 1989 году на вечере поэзии Н.Заболоцкого я познакомилась с его сыном, Никитой Николаевичем Заболоцким, кандидатом биологических наук, преподавателем. Вернее, заочно я его уже знала по подборке писем отца из заключения. Они были опубликованы в журнале «Знамя» за 1989 год. И тогда, на вечере, я вдруг увидела того самого «Никитушку», о ком с такой нежностью и болью писал из лагерей репрессированный поэт в конце 1930-х годов, а позже уже обращался в письмах и к самому Никите - второкласснику. Так вот, когда я его увидела, уже убелённого сединами, похожего на отца, то, конечно, не могла не попросить об интервью. Вы прочтёте его позже, но прежде - фрагмент письма Николая Алексеевича Заболоцкого из заключения. Человек удивительной чистоты, доброты и скромно-молчаливого мужества предстаёт перед нами из этого письма к жене от 24 мая 1944 года:
«Ты пишешь: "жизнь прошла мимо". Это неверно. Для всего народа эти годы были очень тяжёлыми. Посмотри, сколько вокруг людей, потерявших своих близких. Они не виноваты в этом. Мы с тобой тоже многое пережили. Но мимо ли нас прошла эта жизнь? Когда ты очнёшься, отдохнёшь, разберёшься в своих мыслях и чувствах, ты поймёшь, что недаром прошли эти годы. Они не только выматывали твои силы, но в то же время и обогащали тебя, твою душу, и она, хотя и израненная, - будет потом крепче, спокойнее и мудрее, чем прежде. Время моего душевного отчаяния давно ушло, и я понял в жизни многое такое, о чём не думал прежде, я стал спокойнее, нет во мне никакой злобы, и я люблю эту жизнь со всеми её радостями и великими страданиями, которые выпали на нашу долю».
И вот как через много лет, незадолго до смерти (это случилось в 1958 году, а родился он в 1903-м) переплавилось великое это страдание в поэтическое кредо Заболоцкого, кредо, что светит нам и сейчас:

Не позволяй душе лениться,
Чтоб воду в ступе не толочь.
Душа обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь.
Гони её от дома к дому,
Тащи с этапа на этап,
По пустырю, по бурелому,
Через сугроб, через ухаб.
Не разрешай ей спать в постели
При свете утренней звезды,
Держи лентяйку в чёрном теле
И не снимай с неё узды!
Коль дать ей вздумаешь поблажку,
Освобождая от работ,
Она последнюю рубашку
С тебя без жалости сорвёт.
А ты хватай её за плечи,
Учи и мучай до темна,
Чтоб жить с тобой по-человечьи
Училась заново она.
Она рабыня и царица,
Она работница и дочь,
Она обязана трудиться
И день и ночь!
И день и ночь!

**************************************** *******************
Читать далее:

Не позволяй душе лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться

Гони ее от дома к дому,
Тащи с этапа на этап,
По пустырю, по бурелому
Через сугроб, через ухаб!

Не разрешай ей спать в постели
При свете утренней звезды,
Держи лентяйку в черном теле
И не снимай с нее узды!

Коль дать ей вздумаешь поблажку,
Освобождая от работ,
Она последнюю рубашку
С тебя без жалости сорвет.

А ты хватай ее за плечи,
Учи и мучай дотемна,
Чтоб жить с тобой по-человечьи
Училась заново она.

Она рабыня и царица,
Она работница и дочь,
Она обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!

Николай Заболоцкий "НЕ ПОЗВОЛЯЙ ДУШЕ ЛЕНИТЬСЯ"

Другие статьи в литературном дневнике:

22.03.2009. Дремлю и за дремотой тайна...
19.03.2009. Душа обязана трудиться и день и ночь!

Ежедневная аудитория портала Стихи.ру - порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.

Но вопрос этот вставал передо мной снова и снова. Я чувствовала, что прежние ответы - только малая часть какого-то большого, всеобъемлющего ответа или... вопроса. И вот однажды, когда мне было 37 лет, листая лирику Пушкина, я наткнулась на читанную и перечитанную мной «Элегию». И вдруг, словно впервые, прочла одну строку: «Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать». Вот она! Та всеобъемлющая формула смысла жизни: «мыслить и страдать».

А страдать зачем? Чтобы что-то понять. А понять, что?.. И как?

Наверное, не только для меня во времена повального атеизма и единственно доступной всем марксистской истины поэзия, искусство были возможностью прорваться в какую-то иную, высшую сферу, как я теперь понимаю, в сферу духа. И каким же откровением стал для меня Николай Заболоцкий, чей сборник стихов мне подарили! Стихотворение поэта «Не позволяй душе лениться» не просто поразило меня, а как бы продолжило и развило пушкинскую формулу. «Мыслить и страдать», оказывается, необходимо было для понимания простой, но столь труднодоступной мне тогда истины, что «душа обязана трудиться». Трудиться, чтобы человек - её носитель - становился лучше, чтобы он понял: смысл его существования - это восхождение к высшему. А не тому ли учит нас Живая Этика?

Связь поэзии Н.Заболоцкого с Учением я обнаружила много лет спустя, когда узнала Агни Йогу. А до того я постигала её азы интуитивно, не зная даже о её существовании, постигала через искусство, через поэзию и особенно через творчество Н.Заболоцкого. И, конечно, мне хотелось больше о нём узнать. Такую возможность дала мне Перестройка.

Н.А.Заболоцкий

«Ты пишешь: "жизнь прошла мимо". Это неверно. Для всего народа эти годы были очень тяжёлыми. Посмотри, сколько вокруг людей, потерявших своих близких. Они не виноваты в этом. Мы с тобой тоже многое пережили. Но мимо ли нас прошла эта жизнь? Когда ты очнёшься, отдохнёшь, разберёшься в своих мыслях и чувствах, ты поймёшь, что недаром прошли эти годы. Они не только выматывали твои силы, но в то же время и обогащали тебя, твою душу, и она, хотя и израненная, - будет потом крепче, спокойнее и мудрее, чем прежде. Время моего душевного отчаяния давно ушло, и я понял в жизни многое такое, о чём не думал прежде, я стал спокойнее, нет во мне никакой злобы, и я люблю эту жизнь со всеми её радостями и великими страданиями, которые выпали на нашу долю».

И вот как через много лет, незадолго до смерти (это случилось в 1958 году, а родился он в 1903-м) переплавилось великое это страдание в поэтическое кредо Заболоцкого, кредо, что светит нам и сейчас:

Не позволяй душе лениться,

Чтоб воду в ступе не толочь.

Душа обязана трудиться

И день и ночь, и день и ночь.

Гони её от дома к дому,

Тащи с этапа на этап,

По пустырю, по бурелому,

Через сугроб, через ухаб.

Не разрешай ей спать в постели

При свете утренней звезды,

Держи лентяйку в чёрном теле

И не снимай с неё узды!

Коль дать ей вздумаешь поблажку,

Освобождая от работ,

Она последнюю рубашку

С тебя без жалости сорвёт.

А ты хватай её за плечи,

Учи и мучай до темна,

Чтоб жить с тобой по-человечьи

Училась заново она.

Она рабыня и царица,

Она работница и дочь,

Она обязана трудиться

И день и ночь!

Это стихотворение я давно знала наизусть, но только тогда, когда познакомилась с судьбой поэта, поняла, откуда в нём слова: «тащи с этапа на этап». Ведь это лагерная лексика! Через какие же этапы в прямом и переносном смысле прошла душа поэта, когда он по чьему-то «литературному доносу», «как поборник формализма и апологет чуждой идеологии» был арестован! Вот выдержка из рассказа поэта «История моего заключения», которую приводит в своей статье в газете «Правда» за январь 1989 года известный критик и литератор Алла Марченко: «Наконец меня вытолкнули в другую комнату. Оглушённый ударом сзади, я упал, стал подниматься, но последовал второй удар в лицо. Я потерял сознание. Очнулся я, захлёбываясь от воды, которую кто-то лил на меня. Меня подняли на руки и, мне показалось, начали срывать с меня одежду. Я снова потерял сознание. Едва я пришёл в себя, как какие-то неизвестные мне парни поволокли меня по каменным коридорам тюрьмы, избивая и издеваясь над моей беззащитностью».

«Ведали ли так и оставшиеся неизвестными "парни", - пишет Алла Марченко, - что человек, избиваемый ими, создаст стихи, которые их внуки будут проходить в школе? Разумеется, нет. В их глазах подследственный был всего лишь "гнилым интеллигентиком", очкариком, и его беззащитность только распаляла ненависть к "шибко образованным", впрочем, неузнавание было взаимным, ибо и лобастый книгочей из Уржума не распознал в мучителях, казалось бы, хорошо знакомых ему выходцев из своего народа, хотя так гордился простонародной родословной: дед - николаевский солдат, отец - агроном, мать - сельская учительница. Не угадал даже, что толпа, попадая в неволю к преступному времени, тоже становится преступной, хотя, вроде бы, должен был предвидеть и такую вероятность. Ведь это его рукой в 1928 году написаны стихи, которые сегодня, из умудрённого уроками истории далёка, воспринимаются как пророческие:

Но перед сомкнутым народом

Иная движется река:

Один сапог несёт на блюде,

Другой поёт хвалу Иуде,

А третий, грозен и румян,

В кастрюлю бьёт, как в барабан.

И нету сил держаться боле,

Толпа в плену, толпа в неволе,

Толпа лунатиком идёт,

Ладони вытянув вперёд.

И снова обратимся к письмам. 30 мая 1941 года, Комсомольск-на-Амуре: «...Никиту Николаевича поздравляю с переходом во второй класс и с отличными отметками. Я его теперь очень уважаю и даже побаиваюсь - вдруг он заметит у меня в письме ошибку или кляксу. Кроме того, он - фотограф, а я снимать не умею. Когда я вернусь, Никита Николаевич, вероятно, уже будет разговаривать по-французски, и я буду у него учиться».

А вот ещё письмо к сыну от 6 июня 1944 года: «Я шёл на работу один мимо кладбища (тут Николай Заболоцкий делает пометку, что режим в лагере несколько смягчился, ходили без конвоя, да и бежать заключённым было некуда. - А.К.). Задумался и мало замечал, что творится вокруг. Вдруг слышу, меня кто-то окликает. Оглянулся - вижу, с кладбища идёт ко мне какая-то старушка и зовёт. Я подошёл к ней. Протягивает мне пару бубликов и яичко варёное: "Не откажите, примите". Она мне объяснила, что один сын у неё убит на войне, второго похоронила здесь две недели назад, и теперь осталась одна на свете. Я взял бублики, поклонился ей и пошёл дальше. Видишь, сколько горя у людей. И всё-таки живут они и умеют другим помогать. Есть чему поучиться нам у этой старушки, которая, соблюдая старый русский обычай, подала свою поминальную милостыню мне - заключённому».

И вот во что обратились эти строки из письма к сыну через 13 лет в 1957 году. Так рождается поэзия:

Это было давно.

Исхудавший от голода, злой,

Шёл по кладбищу он

И уже выходил за ворота.

Вдруг под свежим крестом,

С невысокой могилы сырой

Заприметил его

И окликнул невидимый кто-то.

И седая крестьянка

В заношенном, старом платке

Поднялась от земли,

Молчалива, печальна, сутула,

И творя поминанье,

В морщинистой, тёмной руке

Две лепёшки ему

И яичко, крестясь, протянула.

И как громом ударило

В душу его, и тотчас

Сотни труб закричали

И звёзды посыпались с неба.

И, смятенный и жалкий,

В сияньи страдальческих глаз

Принял он подаянье,

Поел поминального хлеба.

Это было давно.

И теперь он, известный поэт,

Хоть не всеми любимый,

И понятый также не всеми,

Как бы снова живёт

Обаянием прожитых лет

В этой грустной своей

И возвышенно чистой поэме.

И седая крестьянка,

Как добрая, старая мать.

Обнимает его...

И, бросая перо в кабинете,

Всё он бродит один

И пытается сердцем понять

То, что могут понять

Только старые люди и дети.

Перед тем, как вы прочтёте обещанное интервью Никиты Николаевича Заболоцкого, которое он дал мне в 1989 году, я хочу привести здесь ещё одно стихотворение, написанное Николаем Заболоцким в 1932 году, когда у поэта родился сын Никита. Называются эти стихи: «Утренняя песня»:

Могучий день пришёл.

Деревья встали прямо,

Вздохнули листья.

В деревянных жилах

Вода закапала.

Квадратное окошко

Над светлою землёю распахнулось,

И все, кто были в башенке, сошлись

Взглянуть на небо, полное сияния.

И мы стояли тоже у окна.

Была жена в своём весеннем платье,

И мальчик на руках её сидел,

Весь розовый и голый, и смеялся,

И, полный безмятежной чистоты,

Смотрел на небо, где сияло солнце.

А там, внизу: деревья, звери, птицы,

Большие, сильные, мохнатые, живые,

Сошлись в кружок и на больших гитарах,

На дудочках, на скрипках, на волынках

Вдруг заиграли утреннюю песню.

Встречая нас.

И всё кругом запело.

И всё кругом запело так, что козлик

И тот пошёл скакать вокруг амбара.

И понял я в то золотое утро,

Что счастье человечества - бессмертно.

Итак - интервью Никиты Николаевича Заболоцкого, сына поэта.

— Никита Николаевич, ваши первые воспоминания?

— Одно из ярких воспоминаний об отце - это тот самый несчастный день 19 марта 1938 года, когда его арестовали. Я до сих пор прекрасно помню, как отец пришёл, как пришли с ним два незнакомых человека, обыск. Отец сидел с мамой на кушетке, два человека отбирали рукописи, книги, складывали в чемодан. Потом отец показал на коробку с марками на столе и сказал мне: «Они будут твои». И я направился, было, к столу за марками, а отец как-то испуганно сказал: «Нет, нет, потом, когда уйдут дяди». И я помню, как я сообразил, что идёт обыск, и, значит, дяди могут подумать, что отец что-то прячет в этой коробке с марками, и как я плохо поступил, направившись сразу за коробкой. Мне было шесть лет.

— Знакомство состоялось в 1944 году, мне было 12 лет. Мы с мамой приехали в Алтайский край, отец к тому времени был уже освобождён, но оставался при лагере. Он был чертёжником. Ведь лагеря часто были при каких-то строительных организациях. И то, что отец стал чертёжником, спасло ему жизнь, он сам об этом говорил. Мы приехали в Алтайский край, в избушку. Мама боялась, что увидит сломленного человека. Но нет, ничего подобного: подтянутый, бодрый, надёжный. И вот это обретение отца для меня - мальчика, конечно, очень много значило.

— А освобождению отца способствовал Союз писателей?

— Это не было связано с Союзом писателей. Позднее уже хлопоты Тихонова, Фадеева имели значение в том смысле, что отцу разрешили жить в Москве, восстановили в Союзе писателей и позволили заниматься литературным трудом. Хотя реабилитирован он был только после смерти в 1963 году.

— Никита Николаевич, а как вы видите творчество своего отца в ряду других поэтов?

— Это трудный вопрос. Для меня поэзия отца, конечно, нечто большее, чем просто поэзия. Сам отец верил, что настанет время, когда его поэзия займёт подобающее ей место. И вся жизнь его была подчинена этому призванию. При жизни у него вышло четыре маленьких книжки стихов. Естественно, зарабатывать на жизнь стихами было невозможно. Но отец много переводил, его считали выдающимся поэтом-переводчиком. А поэзию его знали сравнительно немногие. Интересовался отец живописью. Вот Рериха любил, грузинского художника Гудиашвили. Уже в конце жизни очень близка ему стала портретная живопись, особенно искусство Рокотова.

— Да, это хорошо известно по его стихотворению «Любите живопись, поэты».

— А самым дорогим композитором был для отца Бетховен.

Я очень люблю стихотворение Заболоцкого «Бетховен». Почему-то мне кажется, что написать его мог только Агни Йог, кем, может быть, и был поэт. А возможно, он и знал об Учении, но говорить об этом сыну в те времена было слишком опасно. Во всяком случае, стихотворение «Бетховен» вполне созвучно Учению Живой Этики:

В тот самый день, когда твои созвучья

Преодолели сложный мир труда,

Свет пересилил свет, прошла сквозь тучу туча,

Гром двинулся на гром, в звезду вошла звезда.

И яростным охвачен вдохновением,

В оркестрах гроз и трепете громов,

Поднялся ты по облачным ступеням

И прикоснулся к музыке миров.

Дубравой труб и озером мелодий

Ты превозмог нестройный ураган,

И крикнул ты в лицо самой природе

Свой львиный лик, просунув сквозь орган.

И пред лицом пространства мирового

Такую мысль вложил ты в этот крик,

Что слово воплем вырвалось из слова,

И стало музыкой, венчая львиный лик.

В рогах быка опять запела лира,

Пастушьей флейтой стала кость орла,

И понял ты живую прелесть мира

И отделил добро его от зла.

И сквозь покой пространства мирового

До самых звёзд дошёл девятый вал...

Откройся мысль! Стань музыкою, слово,

Ударь в сердца, чтоб мир торжествовал!

И снова наш разговор с Никитой Николаевичем Заболоцким.

— Вам не кажется, что сейчас настаёт время, когда поэт Николай Заболоцкий становится особенно востребованным?

— Я думаю, вы правы. Почему раньше Заболоцкий был сравнительно мало известен? Потому, что его мысль оригинальная, самобытная не вязалась с теми трафаретами, по которым рекомендовалось писать литературные произведения. Сейчас, когда происходит раскрепощение мысли, мы возвращаемся к философским учениям, что были под запретом, к писателям полузабытым. И такое раскрепощение мысли предполагает интерес и к Н.Заболоцкому.

— Я бы даже сказала: не только раскрепощение мысли, но и раскрепощение духа.

— Да, конечно, и, наверное, ещё один важный момент: когда вопрос о взаимоотношении - человек и природа ставится по-новому, поэзия Заболоцкого становится особенно актуальной. Ведь основная идея отца была в том, что человека нельзя вычленять из природы, что человек её часть, разум природы.

Не странно ли, что в мировом просторе, В живой семье созвездий и планет, Любовь уравновешивает горе, И тьму всегда превозмогает свет. Недаром, совершенствуясь от века, Разумная природа в свой черёд Сама себя руками человека Из векового праха создаёт.

— Как всякий великий поэт Николай Алексеевич Заболоцкий опережал своё время.

— Фактически получилось именно так. Просто время было уж очень неудачное для его поэзии и жизни. Впервые он принял собственное стихотворение, как достойное его, в 1926 году, а умер в 1958-м. Из этих 32 лет восемь он провёл вне литературы. В лагере писать было невозможно и психологически, и физически. Но всё-таки два стихотворения помечены теми годами: одно 38-м, другое - 39-м. Они не были записаны. Отец их запомнил. Это «Лесное озеро» и «Соловей». «Лесное озеро» - ключевое стихотворение: совершенно новое его отношение к природе - одухотворение самой природы.

Опять мне блеснула, окована сном, Хрустальная чаша во мраке лесном. Сквозь битвы деревьев и волчьи сражения, Где пьют насекомые сок из растения. Где буйствуют стебли и стонут цветы, Где хищная тварями правит природа, Пробрался к тебе я и замеру входа, Раздвинув руками сухие кусты...

— Получается, что именно его поэзия вменялась ему в вину?

— Да, именно так. Вначале, и об этом отец пишет в «Истории моего заключения», он обвинялся в том, что якобы существует заговор во главе с Николаем Семёновичем Тихоновым, как будто бы отец участвовал в этом антисоветском, троцкистском заговоре. Но он не подписал никаких показаний на этот счёт, не оклеветал ни себя, ни других. И обвинение отпало. Потом была рецензия - по существу клеветнический литературный донос.

— То есть, практически, за инакомыслие в виде его поэзии, как он смел писать такие стихи, что были непонятны власть имущим?

— Совершенно верно.

Одно из таких философских стихотворений 1936 года «Вчера, о смерти размышляя»:

Вчера, о смерти размышляя.

Ожесточилась вдруг душа моя.

Печальный день! Природа вековая

Из тьмы веков смотрела на меня.

И нестерпимая тоска разъединения

Прошила сердце мне, и в этот миг

Всё, всё услышал я-и трав вечерних пение,

И речь воды, и камня мёртвый крик.

И я, живой, скитался над полями,

Входил без страха в лес,

И мысли мертвецов прозрачными столбами

Вокруг меня вставали до небес.

И птицы Хлебникова пели у воды,

И встретил камень я, был камень неподвижен,

И проступал в нём лик Сковороды.

И все существованья, все народы

Нетленное хранили бытиё,

И сам я был не детищем природы,

Но мысль её! Но зыбкий ум её!

И опять я передаю слово сыну поэта:

— Отец был глубоко русским человеком. Вырос он среди вятских лесов и полей. Скажем, образ берёзовой рощи проходит через его поэзию как символ Родины. Но он был человек широкомыслящий, всегда с большим интересом и уважением относился к людям другой национальности. Известно, что его очень любили грузины, потому что и он любил Грузию, знал её историю, а его перевод «Витязя в тигровой шкуре» Шота Руставели считается непревзойдённым.

Завершая рассказ о Николае Алексеевиче Заболоцком, о встрече с его сыном, я вспомнила, как Никита Николаевич показал мне семейную реликвию, бережно хранимую фотокопию отцовского письма. Его в 1920 годах писал начинающий поэт своей будущей жене. Предлагая невесте руку и сердце, он делился с ней своими надеждами и планами. И так ясно проступал за ними немеркнущий образ русского интеллигента- разночинца, его высокое стремление сеять «разумное, доброе, вечное», что так необходимо нам сегодня, и... всегда.

«Не позволяй душе лениться…» Николай Заболоцкий

Не позволяй душе лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться

Гони ее от дома к дому,
Тащи с этапа на этап,
По пустырю, по бурелому,
Через сугроб, через ухаб!

Не разрешай ей спать в постели
При свете утренней звезды,
Держи лентяйку в черном теле
И не снимай с нее узды!

Коль дать ей вздумаешь поблажку,
Освобождая от работ,
Она последнюю рубашку
С тебя без жалости сорвет.

А ты хватай ее за плечи,
Учи и мучай дотемна,
Чтоб жить с тобой по-человечьи
Училась заново она.

Она рабыня и царица,
Она работница и дочь,
Она обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!

Анализ стихотворения Заболоцкого «Не позволяй душе лениться…»

Произведение появилось в 1958 г., за несколько месяцев до кончины автора. Стихотворный текст, являющийся поэтическим напутствием, отличается взыскательностью позиции лирического субъекта: самовоспитание декларируется как необходимость, непременное условие гармоничного существования.

В идейной системе произведения самостоятельный статус получает олицетворенный образ души. Он наделен конкретными характеристиками: склонная к лени, душа предпочитает безделье честному труду.

Зачин открывается афористичным обращением к адресату. Поэт призывает лирическое «ты» строго и взыскательно относиться к собственной духовной жизни: постоянный труд и самоконтроль - надежный способ обеспечить рост личности.

Во второй строфе получает развитие мотив дороги. Его появление предваряет авторская мысль о непрерывной работе, упорном и энергичном движении вперед. Метафорический путь, ожидающий душу, труден, длителен, полон препятствий. Эти особенности подчеркиваются при помощи комплекса однородных обстоятельств, выраженных существительными с предлогами.

Под неусыпным контролем, без поблажек и снисхождения - таково правильное отношение к душе, коварной «лентяйке». В четвертом катрене череда наставлений сменяется предостережением: если поддаться минутной слабости и смягчить строгие требования, душа безжалостно воспользуется временной уступкой, обратив ее против человека.

В финальном эпизоде сообщается о разнообразии портретов и ролей, исполняемых душой. Это обстоятельство не снимает жестких обязательств, заявленных в предыдущих строфах.

Стихотворение завершается анафорой. С ее помощью обрамляется композиция, а также подчеркивается мысль о динамике духовного бытия как непременном условии гармонии.

Моделируя картину взаимоотношений человека со своим внутренним миром, поэт широко использует идиомы: в текст включены четыре устойчивых речевых оборота, которые способствуют созданию естественной атмосферы задушевной беседы, окрашивают лирический сюжет в натуральные тона. Эффект дополняют примеры употребления лексем, относящихся к разговорному стилю: наречие «по-человечьи», жаргонное слово «этап».