Темы и проблемы в творчестве л толстого. Курсовая Кудашкиной О
Том 2. «Проблемы творчества Достоевского», 1929. Статьи о Л.Толстом, 1929. Записи курса лекций по истории русской литературы, 1922–1927 Бахтин Михаил Михайлович
Идеологический роман Л. Н. Толстого Предисловие
Идеологический роман Л. Н. Толстого
Предисловие
Прошло уже более десяти лет со времени окончания «Анны Карениной» (1877 г.), когда началась работа Толстого над его последним романом - «Воскресение» (1890 г.). В это десятилетие совершился так называемый «кризис» Толстого, кризис его жизни, идеологии и художественного творчества. Толстой отказался от собственности (в пользу семьи), признал ложными свои прежние убеждения и взгляды на жизнь, отказался от своих художественных произведений.
Очень остро, именно как «кризис Толстого», воспринималась вся эта ломка мировоззрения и жизни современниками писателя. Но теперь наука смотрит на это иначе {87} . Теперь мы знаем, что основы этого переворота были заложены уже в раннем творчестве Толстого, что уже тогда, в 50-х и 60-х годах, отчетливо намечались те тенденции, которые в 80-х годах нашли свое выражение в «Исповеди», в народных рассказах, в религиозно-философских трактатах и в радикальной ломке жизненного строя. Но мы знаем также, что этот перелом нельзя понимать только как событие личной жизни Л. Толстого: перелом был подготовлен и стимулирован теми сложными социально-экономическими и идеологическими процессами, которые совершались в русской общественной жизни и которые требовали от художника, сложившегося в иную пору, изменения всей творческой ориентации. В восьмидесятые годы и произошла социальная переориентация и художественного творчества Толстого. Она была неизбежным ответом на изменившиеся условия эпохи.
Мировоззрение Толстого, его художественное творчество и самый стиль его жизни всегда, уже с первых его литературных выступлений, носили характер оппозиции господствующим направлениям современности. Он начал как «воинствующий архаист», как защитник традиций и принципов XVIII века, Руссо и ранних сентименталистов. Сторонником отживших начал он был и как защитник патриархально-помещичьего строя с его крепостною основой и как непримиримый враг наступающих новых либерально-буржуазных отношений. Для Толстого 50-х и 60-х годов даже такой представитель дворянской литературы, как Тургенев, казался слишком демократичным. Патриархально организованное поместье, патриархальная семья и все те человеческие отношения, которые развивались в этих формах, отношения полуидеализованные и лишенные какой-то последней исторической конкретности, находились в центре идеологии и художественного творчества Толстого.
Как реальная социально-экономическая форма, патриархальное поместье находилось в стороне от большой дороги истории. Но Толстой не стал сентиментальным бытописателем догорающей жизни феодально-помещичьих гнезд. Если романтика умирающего феодализма и вошла в «Войну и Мир», то, конечно, не она задает тон этому произведению. Патриархальные отношения и вся связанная с ними у Толстого богатая симфония образов, переживаний и чувств, вместе с особым пониманием природы и ее жизни в человеке, в его творчестве с самого начала служили лишь той полуреальной, полу-символической канвой, в которую рукой художника сама эпоха вплетала нити иных социальных миров, иных отношений. Толстовская усадьба - это не косный мир реального помещика-крепостника, мир, враждебно замкнувшийся от наступающей новой жизни, слепой и глухой ко всему в ней. Нет, это - не лишенная некоторой условности позиция художника, куда свободно проникают иные социальные голоса эпохи 60-х годов, этой самой многоголосой и напряженной эпохи русской идеологической жизни. Только от такой полу-стилизованной феодальной усадьбы творческий путь Толстого мог неуклонно вести к крестьянской избе. Поэтому и критика наступающих капиталистических отношений и всего того, что сопутствует этим отношениям в человеческой психологии и в угодливой идеологической мысли, в творчестве Толстого, с самого начала, имела под собой более широкий социальный базис, чем крепостническое поместье. И другая сторона толстовского художественного мира - положительное изображение телесно-душевной жизни людей, та буйная радость жизни, которая проникает собой все творчество Толстого до кризиса, - была в значительной степени выражением тех новых общественных сил и отношений, которые в эти годы бурно прорвались на арену истории.
Такова была сама эпоха. Умирающему крепостническому строю противостоял еще слабо дифференцированный идеологический мир новых общественных групп. Капитализм еще не умел расставить социальные силы по своим местам, их идеологические голоса еще смешивались и многообразно переплетались, особенно в художественном творчестве. Художник в то время мог иметь широкий социальный базис, уже таящий в себе внутренние противоречия, но еще латентные, нераскрывшиеся, как они еще не раскрылись до конца в самой экономике эпохи. Эпоха нагромождала противоречия, но ее идеология, в особенности художественная, во многом оставалась еще наивной, так как противоречия еще не раскрылись, не актуализовались.
На этом широком, еще не дифференцированном, еще скрыто противоречивом социальном базисе и выросли монументальные художественные произведения Толстого, полные тех же внутренних противоречий, но наивные, не сознающие их и потому титанически богатые, насыщенные социально-разнородными образами, формами, точками зрения, оценками. Такова эпопея Толстого «Война и Мир», таковы все его повести и рассказы, такова еще и «Анна Каренина».
Уже в 70-х годах началась дифференциация. Капитализм укладывался, с жестокою последовательностью расставляя социальные силы по своим местам, разобщая идеологические голоса, делая их более четкими, возводя резкие грани. Этот процесс обостряется в 80-х и 90-х годах. В это время русская общественность окончательно дифференцируется. Закоренелые дворянско-помещичьи охранители, буржуазные либералы всех оттенков, народники, марксисты взаимно разграничиваются, вырабатывают свою идеологию, которая в процессе обостряющейся классовой борьбы становится все более и более четкой. Творческая личность должна теперь не двусмысленно ориентироваться в этой общественной борьбе, чтобы оставаться творческой.
Тому же внутреннему кризису дифференциации и актуализации скрытых противоречий подвергаются и художественные формы. Эпопея, объединяющая в себе в ровном свете художественного приятия мир Николая Ростова и мир Платона Каратаева, мир Пьера Безухова и мир старого князя Болконского, или роман, где Левин, оставаясь помещиком, находит успокоение от своих внутренних тревог в мужицком боге, - к 90-м годам уже не возможны. Все эти противоречия так же раскрылись и обострились в самом творчестве, изнутри разрывая его единство, как они раскрылись и обострились в объективной социально-экономической действительности.
В процессе этого внутреннего кризиса как самой идеологии Толстого, так и его художественного творчества начинаются попытки ориентировать их на патриархального крестьянина. Если той позицией, с которой совершалось отрицание капитализма и давалась критика всей городской культуры, была до сих пор полуусловная позиция старозаветного помещика, то теперь это - позиция старозаветного и тоже лишенного какой-то последней исторической конкретности крестьянина. Все те элементы мировоззрения Толстого, которые с самого начала тяготели сюда, к этому второму полюсу феодального мира - крестьянину, и которые наиболее радикально и непримиримо противостояли всей окружающей социально-политической и культурной действительности, теперь завладевают всем мышлением Толстого, заставляя его беспощадно отвергать все несовместимое с ними. Толстой - идеолог, моралист, проповедник сумел перестроить себя на новый социальный лад и стал, по слову В. И. Ленина, выразителем многомиллионной крестьянской стихии. «Толстой, говорит Ленин, велик как выразитель тех идей и тех настроений, которые сложились у миллионов русского крестьянства ко времени наступления буржуазной революции в России. Толстой оригинален, ибо совокупность его взглядов, вредных как целое, выражает как раз особенности нашей революции, как крестьянской , буржуазной революции. Противоречия во взглядах Толстого, с этой точки зрения, - действительное зеркало тех противоречивых условий, в которые поставлена была историческая деятельность крестьянства в нашей революции».
Но если такая радикальная социальная переориентация на крестьянина могла осуществиться в отвлеченном мировоззрении Толстого как мыслителя и моралиста, то в художественном творчестве дело обстояло и сложнее и труднее. И не даром с конца 70-х годов художественное творчество начинает отступать на задний план сравнительно с моральными и религиозно-философскими трактатами. Отказавшись от своей старой художественной манеры, Толстой так и не сумел выработать новых художественных форм, адэкватных его изменившейся социальной направленности. 80-е и 90-е годы в творчестве Толстого - годы напряженного искания крестьянских форм литературы.
Крестьянская изба с ее миром и с ее точкой зрения на мир с самого начала была в произведениях Толстого, но она была здесь эпизодом, появлялась лишь в кругозоре героев иного социального мира, или выдвигалась как второй член антитезы, художественного параллелизма («Три смерти»). Крестьянин здесь - в кругозоре помещика и в свете его, помещика, исканий. Сам он не организует произведения. Более того, постановка крестьянина в произведениях Толстого такова, что он не может быть носителем сюжета, действия. Крестьяне - предмет интереса и идеальных стремлений художника и его героев, но не организующий центр произведений. В октябре 1877 г. С. А. Толстая записала следующее характерное признание Льва Николаевича: «Крестьянский быт мне особенно труден и интересен, а как только я описываю свой - тут я как дома».
Идея крестьянского романа занимала Толстого давно. Еще до «Анны Карениной» Толстой в 1870 г. собирался писать роман, героем которого должен был быть «Илья Муромец», по происхождению мужик, но с университетским образованием, т. е. Толстой хотел создать тип крестьянина-богатыря в духе народной эпопеи. В 1877 г., во время окончания «Анны Карениной», С. А. Толстая записывает следующие слова Льва Николаевича:
«Ах, скорей, скорей бы кончить этот роман (т. е. «Анну Каренину») и начать новое. Мне теперь так ясна моя мысль. Чтоб произведение было хорошо, надо любить в нем главную, основную мысль. Так в «Анне Карениной» я люблю мысль семейную , в «Войне и мире» любил мысль народную , вследствие войны 12-го года; а теперь мне так ясно, что в новом произведении я буду любить мысль русского народа в смысле силы завладевающей ».
Здесь имеется в виду новая концепция романа о декабристах, который должен стать теперь именно крестьянским романом. Мысль Константина Левина, что историческая миссия русского крестьянства - в колонизации бесконечных азиатских земель, должна была, повидимому, лечь в основу нового произведения. Это историческое дело русского мужика осуществляется исключительно в формах земледелия и патриархального домостроительства. По замыслу Толстого один из декабристов попадает в Сибири к крестьянам-переселенцам. В этом замысле - уже не бездейственный образ Платона Каратаева в кругозоре Пьера, а скорее Пьер в кругозоре подлинного исторического деятеля-мужика. История - это не «14 декабря», и не на Сенатской площади, - история - в переселенческом движении обиженных барином крестьян. Но этот замысел Толстого остался не выполненным. Было написано лишь несколько отрывков.
Другой подход к решению той же задачи создания крестьянской литературы осуществлен Толстым в его «народных рассказах», рассказах не столько о крестьянах, сколько для крестьян. Здесь Толстому действительно удалось нащупать какие-то новые формы, правда, связанные с традицией фольклорного жанра, именно народной притчи, но глубоко оригинальные по своему стилистическому выполнению. Но эти формы возможны только в малых жанрах. От них не было пути ни к крестьянскому роману, ни к крестьянской эпопее.
Поэтому Толстой все более и более отходит от литературы и отливает свое мировоззрение в формы трактатов, публицистических статей, в сборники изречений мыслителей («На каждый день») и т. п. Все художественные произведения этого периода («Смерть Ивана Ильича», «Крейцерова соната» и др.) написаны в его старой манере, но с резким преобладанием критического, разоблачающего момента и отвлеченного морализирования. Упорная, но безнадежная борьба Толстого за новую художественную форму, кончающаяся повсюду победой моралиста над художником, налагает свою печать на все эти произведения.
В эти годы напряженной борьбы за социальную переориентацию художественного творчества рождается и замысел «Воскресения», и медленно, трудно, с кризисами, тянется работа над этим последним романом.
Построение «Воскресения» резко отличается от построения предшествующих романов Толстого. Мы должны отнести этот последний роман к особой жанровой разновидности. «Война и мир» - роман семейно-исторический (с уклоном в эпопею). «Анна Каренина» - семейно-психологический; «Воскресение» нужно обозначить как роман социально-идеологический . По своим жанровым признакам он относится к той же группе, что и роман Чернышевского «Что делать?» или Герцена - «Кто виноват?», а в западно-европейской литературе - романы Жорж Санд {88} . В основе такого романа лежит идеологический тезис о желанном и должном социальном устройстве. С точки зрения этого тезиса дается принципиальная критика всех существующих общественных отношений и форм. Эта критика действительности сопровождается или перебивается и непосредственными доказательствами тезисов в форме отвлеченных рассуждений или проповеди, а иногда попытками изображения утопического идеала.
Таким образом, организующим началом социально-идеологического романа является не быт социальных групп, как в социально-бытовом романе, и не психологические конфликты, порождаемые определенными общественными отношениями, как в социально-психологическом романе, а некоторый идеологический тезис, выражающий социально-этический идеал, в свете которого и дается критическое изображение действительности.
В согласии с этими основными особенностями жанра роман «Воскресение» слагается из трех моментов: 1) принципиальной критики всех наличных общественных отношений, 2) изображения «душевного дела» героев, т. е. нравственного воскресения Нехлюдова и Катюши Масловой и 3) отвлеченного развития социально-нравственных и религиозных воззрений автора.
Все эти три момента были и в предшествующих романах Толстого, но там они не исчерпывали построения и отступали на задний план перед другими - основными, организующими моментами, перед положительным изображением душевно-телесной жизни в полу-идеализованных условиях патриархально-помещичьего и семейного уклада и перед изображением природы и природной жизни. Всего этого уже и в помине нет в новом романе. Вспомним критическое восприятие Константином Левиным городской культуры, бюрократических учреждений и общественной деятельности, его душевный кризис и искания им смысла жизни. Как невелик удельный вес всего этого в целом романа «Анна Каренина»! А между тем именно на этом и только на этом построен весь роман «Воскресение».
В связи с этим находится и композиция романа. Она чрезвычайно проста по сравнению с предшествующими произведениями. Там было несколько самостоятельных центров повествования, соединенных между собою прочными и существенными сюжетно-прагматическими отношениями. Так, в «Анне Карениной»: мир Облонских, мир Каренина, мир Анны и Вронского, мир Щербацких и мир Левина изображаются, так сказать, изнутри с одинаковою тщательностью и подробностью. И только второстепенные персонажи изображены в кругозоре других героев, одни - в кругозоре Левина, другие - Вронского или Анны и т. д. Но даже такие, как Кознышев, иногда сосредоточивают вокруг себя самостоятельное повествование. Все эти миры теснейшим образом связаны и сплетены между собою семейными узами и иными существенными прагматическими отношениями. В «Воскресении» повествование сосредоточено лишь вокруг Нехлюдова и отчасти Катюши Масловой, все остальные персонажи и весь остальной мир изображаются в кругозоре Нехлюдова. Все эти персонажи романа, кроме героя и героини, ничем между собою не связаны и объединяются лишь внешне тем, что приходят в соприкосновение с посещающим их, хлопочущим о своем деле Нехлюдовым.
Роман - это вереница освещенных резким критическим светом образов социальной действительности, соединенных нитью внешней и внутренней деятельности Нехлюдова; увенчивают роман отвлеченные тезисы автора, подкрепленные евангельскими цитатами.
Первый момент романа - критика социальной действительности - бесспорно самый важный и значительный. Этот момент имеет и наибольшее значение для современного читателя. Критический охват действительности очень широк, шире, чем во всех других произведениях Толстого: московская тюрьма (Бутырки), пересыльные тюрьмы России и Сибири, суд, сенат, церковь и богослужение, великосветские салоны, бюрократические сферы, средняя и низшая администрация, уголовные преступники, сектанты, революционеры, либеральные адвокаты, либеральные и консервативные судебные деятели, бюрократы-администраторы крупных, средних и мелких калибров от министров До тюремных надзирателей, светские и буржуазные дамы, городское мещанство и, наконец, крестьяне - все это вовлечено в критический кругозор Нехлюдова и автора. Некоторые социальные категории, как, например, революционная интеллигенция и революционер-рабочий, здесь впервые появляются в художественном мире Толстого.
Критика действительности у Толстого, как и у его великого предшественника XVIII в. - Руссо, есть критика всякой социальной условности , как таковой, надстроенной человеком над природой, и потому эта критика лишена подлинной историчности.
Открывается роман широкой обобщающей картиной подавляющего внешнюю природу и природу в человеке города. Строительство города и городской культуры изображается как старание нескольких сот тысяч людей, собравшихся в одно место, изуродовать ту землю, на которой они сжались, забить ее камнями, чтобы ничего не росло на ней, счищать всякую пробивающуюся травку, дымить каменным углем и нефтью, обрезывать деревья, выгонять всех животных и птиц. И наступившая весна, оживившая все же не до конца изгнанную природу, не способна пробиться сквозь толщу социальной лжи и условности, которую городские люди сами выдумали, чтобы властвовать друг над другом, чтобы обманывать и мучить себя и других.
Эта широкая и чисто философская картина городской весны, борьбы доброй природы и злой городской культуры, по своей широте, лапидарной силе и парадоксальной смелости не уступает сильнейшим страницам Руссо. Эта картина задает тон всем последующим разоблачениям человеческих выдумок: тюрьмы, суда, светской жизни и т. д. Как и всегда у Толстого, от этого широчайшего обобщения повествование сразу переходит к мельчайшей детализации с точным регистрированием малейших жестов, случайнейших мыслей, ощущений и слов людей. Эта особенность - резкий и непосредственный переход от широчайшей генерализации к мельчайшей детализации - присуща всем произведениям Толстого. Но в «Воскресении» она проявляется, может быть, резче всего, благодаря тому, что обобщения здесь абстрактнее, философичнее, а детализация мельче и суше.
Наиболее подробно и глубоко разработана в романе картина суда; посвященные ей страницы - наиболее сильные в романе. Остановимся на этой картине.
Евангельские цитаты, избранные эпиграфом к первой части романа, раскрывают основной идеологический тезис Толстого: недопустимость какого бы то ни было суда над человеком. Этот тезис оправдывается прежде всего основным сюжетным положением романа: Нехлюдов, оказавшийся в законном порядке присяжным заседателем в процессе Масловой, т. е. судьею Катюши, на самом деле является виновником ее гибели. Картина суда по замыслу Толстого должна показать непризванность и всех остальных судей: председателя, с его бицепсами, хорошим пищеварением и любовной связью с гувернанткой, и аккуратного члена, с его золотыми очками и с дурным настроением из-за ссоры с женой, под влиянием которого он действует в суде, и добродушного члена с катарром желудка, и товарища прокурора с тупым честолюбием карьериста, и присяжных заседателей, с их мелким тщеславием, глупым самодовольством, бестолковой и претенциозной болтливостью. Нет призванных судей и не может их быть, ибо суд сам по себе, каков бы он ни был, есть злая и лживая выдумка людей. Бессмысленна и лжива вся процедура суда, весь этот фетишизм формальностей и условностей, под которыми безнадежно погребается подлинная природа человека.
Так говорит нам Толстой-идеолог. Но созданная им поразительная художественно картина суда говорит нам и нечто другое.
Чем является вся эта картина? Ведь это суд над судом , и суд убедительный и призванный, суд над барином Нехлюдовым, над бюрократами-судьями, над мещанами присяжными, над сословно-классовым строем и порожденными им лживыми формами «правосудия»! Вся созданная Толстым картина является убедительным и глубоким социальным осуждением сословно-классового суда в условиях русской действительности 80-х годов. Такой социальный суд возможен и не лжив, и самая идея суда - не морального над абстрактным человеком, а социального суда над эксплуататорскими общественными отношениями и их носителями: эксплуататорами, бюрократами и пр., - становится еще яснее и убедительнее на фоне данной Толстым художественной картины.
Произведения Толстого вообще глубоко проникнуты пафосом социального суда, но его отвлеченная идеология знает только моральный суд над самим собою и социальное непротивление. Это одно из глубочайших противоречий Толстого, преодолеть которое он не мог, и оно особенно ярко обнаруживается в разобранном нами подлинном социальном суде над судом . История с ее диалектикой, с ее относительным историческим отрицанием, в котором уже содержится и утверждение - совершенно чужда мышлению Толстого. Поэтому его отрицание суда, как такового, становится абсолютным, а потому и безысходным, не диалектическим, противоречивым. Его художественное видение и изображение мудрее, и, отрицая сословно-классовый бюрократический суд, Толстой утверждает иной - социальный, трезвый и не формальный суд, где судит само общество и во имя общества.
Разоблачение подлинного смысла или, вернее, подлинной бессмыслицы всего совершающегося на суде достигается Толстым определенными художественными средствами, правда, не новыми в «Воскресении», а характерными и для всего его предшествующего творчества. Толстой изображает то или иное действие как бы с точки зрения человека, впервые его видящего, не знающего его назначения и потому воспринимающего внешнюю сторону этого действия со всеми его материальными деталями. Описывая действие, Толстой тщательно избегает всех тех слов и выражений, которыми мы привыкли осмысливать данное действие.
С этим приемом изображения тесно связан другой, дополняющий его и потому всегда сочетающийся с ним: изображая внешнюю сторону того или иного социально-условного действия, например, присяги, выхода суда, произнесения приговора и т. п., Толстой показывает нам переживания совершающих эти действия лиц. Эти переживания всегда оказываются не соответствующими действию, лежащими совсем в иной сфере, в большинстве случаев - в сфере грубо житейской или душевно-телесной жизни. Так, один из членов суда, важно всходя на судейское возвышение при всеобщем вставании, с сосредоточенным видом считает шаги, загадав, поможет ли ему новое средство вылечиться от катарра желудка. Благодаря этому действие как бы отделяется от самого человека и его внутренней жизни и становится какой-то механической, независимой от людей, бессмысленной силой.
Наконец, с этими двумя приемами сочетается третий: Толстой все время показывает, как этой механизованной, отрешенной от человека и обессмысленной социальной формой люди начинают пользоваться в своих лично-корыстных или мелко-тщеславных целях. Вследствие этого за внутренне мертвую форму держатся, охраняют и защищают ее, конечно, те, кому она выгодна. Так, члены суда, занятые мыслями и ощущениями, совершенно не соответствующими торжественной процедуре суда и своим расшитым золотом мундирам, испытывают тщеславное удовольствие от сознания своей внушительности и, конечно, весьма ценят доставляемые их положением выгоды.
Сходным образом построены и все другие разоблачающие картины, в том числе и знаменитая картина богослужения в тюрьме.
Разоблачая условность и внутреннюю бессмысленность церковных обрядов, светских церемоний, административных форм и пр., Толстой также приходит к абсолютному отрицанию всякой социальной условности, какова бы она ни была. И здесь его идеологический тезис лишен всякой исторической диалектики. На самом деле его художественные картины разоблачают лишь дурную условность, утратившую свою социальную продуктивность и сохраняемую господствующими группами в интересах классового угнетения. Но ведь социальная условность может быть и продуктивной и служить необходимым условием общения. Ведь условным социальным знаком в конце концов является и человеческое слово, которым так мастерски владеет Толстой.
Толстовский нигилизм, распространяющий свое отрицание на всю человеческую культуру, как на условную и выдуманную людьми, есть результат того же непонимания им исторической диалектики, погребающей мертвых только потому, что на их место пришли живые. Толстой видит только мертвых, и ему кажется, что поле истории останется пустым. Взгляд Толстого прикован к тому, что разлагается, что не может и не должно остаться; он видит только эксплуататорские отношения и порожденные ими социальные формы. Те же положительные формы, которые вызревают в стане эксплуатируемых, организуемых самой эксплуатацией, он не видит, не чувствует и не верит им. Он обращается со своею проповедью к самим эксплуататорам. Поэтому его проповедь неизбежно должна была принять чисто отрицательный характер: форму категорических запретов и абсолютных недиалектических отрицаний.
Этим объясняется и то изображение, тоже критическое и разоблачающее, какое он дает в своем романе революционной интеллигенции и представителю рабочего движения. И в этом мире он видит только дурную условность, человеческую выдумку, видит то же расхождение между внешней формой и внутренним миром ее носителей и то же корыстное и тщеславное использование этой мертвой формы.
Вот как Толстой изображает участницу народовольческого движения Веру Богодуховскую:
«Нехлюдов стал спрашивать ее (Богодуховскую в тюрьме. - М. Б. ) о том, как она попала в это положение. Отвечая ему, она с большим оживлением стала рассказывать о своем деле. Речь ее была пересыпана иностранными словами о пропагандировании, о дезорганизации, о группах и секциях и подсекциях, о которых она была, очевидно, вполне уверена, что все знали, а о которых Нехлюдов никогда не слыхивал.
Она рассказывала ему, очевидно, вполне уверенная, что ему очень интересно и приятно знать все тайны народовольства. Нехлюдов же смотрел на ее жалкую шею, на редкие спутанные волосы и удивлялся, зачем она все это делала и рассказывала. Она жалка была ему, но совсем не так, как был жалок Меньшов, мужик с своими побелевшими, как картофельные ростки, руками и лицом, без всякой вины с его стороны сидевший в вонючем остроге. Она более всего жалка была той очевидной путаницей, которая была у нее в голове. Она, очевидно, считала себя героиней и рисовалась перед ним, и этим и была особенно жалка ему».
Безусловному природному миру мужика Меньшова противоставляется здесь условный, выдуманный и тщеславный мир революционной деятельницы.
Еще более отрицательно изображение революционера-вождя Новодворова, для которого революционная деятельность, положение руководителя партии и самые политические идеи - только материал для удовлетворения своего ненасытного честолюбия.
Революционер-рабочий Маркел Кондратьев, изучающий первый том «Капитала» и слепо верящий в своего учителя Новодворова, в изображении Толстого лишен умственной самостоятельности и фетишистски поклоняется человечески-условному научному познанию.
Так строится у Толстого критика и разоблачение всех условных форм человеческого общения, созданных людьми городской культуры, «чтобы мучить себя и друг друга». Как охранители этих эксплуататорских форм, так и их разрушители - революционеры, по Толстому, одинаково не способны выйти за пределы этого безысходного круга социально-условного, выдуманного, ненужного. Всякая деятельность в этом мире, все равно охраняющая или революционная, одинаково лжива и зла и чужда истинной природе человека.
Что же противопоставляется в романе всему отвергаемому миру социально-условных форм и отношений?
В прежних произведениях Толстого ему противопоставлялась природа, любовь, брак, семья, деторождение, смерть, рост новых поколений, крепкая хозяйственная деятельность. В «Воскресении» ничего этого нет, нет даже смерти с ее подлинным величием. Отвергаемому миру противостоит внутреннее дело героев - Нехлюдова и Катюши, их нравственное воскресение, и чисто отрицательная запретительная проповедь автора.
Как же изображается Толстым душевное дело героев? В последнем романе мы не найдем тех поразительных картин душевной жизни с ее темными стихийными стремлениями, с ее сомнениями, колебаниями, подъемами и падениями, с тончайшими перебоями чувств и настроений, какие развертывал Толстой, изображая внутреннюю жизнь Андрея Болконского, Пьера Безухова, Николая Ростова, даже Левина. Толстой проявляет по отношению к Нехлюдову необычайную сдержанность и сухость. В прежней манере написаны только страницы о молодом Нехлюдове, о его первой юношеской любви к Катюше Масловой. Внутреннее же дело воскресения, собственно, не изображается. Вместо живой душевной действительности дается сухое осведомление о моральном смысле переживаний Нехлюдова. Автор как бы торопится от живой душевной эмпирики, которая ему теперь не нужна и противна, поскорее перейти к моральным выводам, к формулам и прямо к евангельским текстам. Вспомним запись Толстого в дневнике, где он говорит о своем отвращении к изображению душевной жизни Нехлюдова, особенно его решения жениться на Катюше, и о своем намерении изображать чувства и жизнь своего героя «отрицательно и с усмешкой». Усмешка не удалась Толстому; он не мог отделиться от своего героя; но отвращение ума помешало ему отдаться изображению его душевной жизни, заставило его засушить свои слова о ней, лишить их подлинной, любовной изобразительности. Повсюду моральный итог переживаний, итог от автора, вытесняет их живое, не поддающееся моральной формуле, биение.
Также сухо и сдержанно изображается и внутренняя жизнь Катюши, изображается в словах и тонах автора, а не самой Катюши.
Между тем образу Катюши Масловой предназначалась доминирующая в романе роль. Образ «кающегося дворянина», каким был Нехлюдов, в это время уже представлялся Толстому почти в комическом свете. Не даром он говорил в указанном отрывке из дневника о необходимости «усмешки» в его изображении. Все положительное повествование должно было быть сосредоточено вокруг образа Катюши. Она могла и должна была бросить тень и на самое внутреннее дело Нехлюдова, т. е. на его покаяние, как на «барское дело».
«Ты мной хочешь спастись, - говорит Нехлюдову Катюша, отвергая его предложение жениться на ней. - Ты мной в этой жизни услаждался, мной же хочешь и на том свете спастись».
Здесь Катюша глубоко и верно определяет эгоистический корень «кающегося дворянина», его исключительную сосредоточенность иа своем «я». Все внутреннее дело Нехлюдова в конце концов своим единственным объектом имеет это «я». Эта сосредоточенность на себе определяет все его переживания, все его поступки, всю его новую идеологию. Весь мир, вся действительность с ее социальным злом, существует для него не сама по себе, а лишь как объект для его внутреннего дела: он ею хочет спастись.
Катюша - не кающаяся, и не только потому, что ей как жертве не в чем каяться, но прежде всего потому, что она и не может и не хочет сосредоточиться на своем собственном внутреннем «я». Она смотрит не в себя, а вокруг себя, в окружающий ее мир.
В дневнике Толстого имеется такая запись:
«(К Коневской). На Катюшу находят, после воскресения уже, периоды, в которые она лукаво и лениво улыбается и как будто забыла все, что прежде считала истиной: ей просто весело, жить хочется».
Этот великолепный по своей психологической силе и глубине мотив, к сожалению, остался почти совершенно не развитым в произведении. Но и в романе Катюша не может размазывать своего внутреннего воскресения и сосредоточиться на той чисто отрицательной истине, которую Толстой заставил ее найти. Ей просто жить хочется. Вполне понятно, что Толстой не мог прикрепить к образу Масловой ни идеологии романа, ни своей абсолютно отрицательной критики действительности. Ведь и эта идеология и абсолютно отрицательный (quasi-внеклассовый) характер критики выросли именно на почве сосредоточенности на своем «я» «кающегося дворянина». Организующим центром романа должен был стать Нехлюдов; изображение же Катюши и скупо и сухо и строится всецело в свете исканий Нехлюдова.
Переходим к третьему моменту - к идеологическому тезису, на котором построен роман.
Организующая роль этого тезиса ясна уже из всего предшествующего. В романе нет буквально ни одного образа, который был бы нейтрален по отношению к идеологическому тезису. Просто любоваться людьми и вещами и изображать их ради них самих, как это он умел делать в «Войне и мире» и в «Анне Карениной», в новом романе Толстой себе не разрешает. Каждое слово, каждый эпитет, каждое сравнение подчеркнуто указывает на этот идеологический тезис. Толстой не только не боится тенденциозности, но с исключительною художественною смелостью, даже с вызовом, подчеркивает ее в каждой детали, в каждом слове своего произведения.
Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить картину пробуждения Нехлюдова, его туалет, утренний чай и т. д. (гл. III), с совершенно аналогичной по содержанию картиной пробуждения Облонского, которой открывается «Анна Каренина».
Там, в картине пробуждения Облонского, каждая деталь, каждый эпитет несли чисто изобразительную функцию: автор просто показывал нам своего героя и вещи, отдаваясь бездумно своему изображению; и сила и сочность этого изображения в том, что автор любуется своим героем, его жизнерадостностью и свежестью, любуется и окружающими его вещами.
В сцене пробуждения Нехлюдова каждое слово несет не изобразительную функцию, а прежде всего - обличающую, укоряющую или покаянную. Все изображение всецело подчинено этим функциям.
Вот начало этой картины:
«В то время, когда Маслова, измученная длинным переходом, подошла с своими конвойными к зданию окружного суда, тот самый племянник ее воспитательниц, князь Дмитрий Иванович Нехлюдов, который соблазнил ее, лежал еще на своей высокой, пружинной с пуховым тюфяком, смятой постели и, расстегнув ворот голландской чистой ночной рубашки с заутюженными складочками на груди, курил папироску».
Пробуждение «соблазнителя» в комфортабельной спальне на удобной постели прямо противоставляется здесь тюремному утру Масловой и ее тяжелой дороге в суд. Этим сразу дается тенденциозное направление всему изображению и определяется выбор каждой подробности, каждого эпитета: все они должны служить этому обличающему противопоставлению. Эпитеты к постели: высокая, пружинная, с пуховым тюфяком; эпитеты к рубашке: голландская, чистая, с заутюженными складочками на груди (сколько чужого труда!) - всецело подчинены обнаженно подчеркнутой социально-идеологической функции. Они, собственно, не изображают, а обличают.
И все дальнейшее изображение построено так же. Например: Нехлюдов моет холодной водой свое «мускулистое, обложившееся жиром белое тело»; надевает «чистое выглаженное белье, как зеркало вычищенные ботинки» и т. д. Повсюду тщательно подчеркивается та масса чужого труда, которую поглощает каждая мелочь этого комфорта, подчеркивается словами - «приготовлено», «вычищено»: «приготовлен был душ», «вычищенное и приготовленное на стуле платье», «натертый вчера тремя мужиками паркет» и т. п. Нехлюдов точно одевается в этот чужой затраченный на него труд, вся обстановка его пропитана этим чужим трудом.
Стилистический анализ таким образом обнаруживает повсюду нарочитую подчеркнутую тенденциозность стиля. Стилеобразую - щее значение идеологического тезиса ясно. Он определяет и все построение романа. Вспомним, как тезис о недопустимости суда человека над человеком определял все приемы изображения судебного заседания. Картина суда, картина богослужения и др. построены как художественные доказательства определенных положений автора. Каждая деталь в них подчинена этому назначению служить доказательством тезиса.
Несмотря на эту крайнюю и вызывающе обнаженную тенденциозность, роман вовсе не получился скучно тенденциозным и безжизненным. Свою задачу построить социально-идеологический роман Толстой разрешил с исключительным мастерством. Можно прямо сказать, что «Воскресение» - самый последовательный и совершенный образец социально-идеологического романа не только в России, но и на Западе.
Таково формально-художественное значение идеологического тезиса в построении романа. Каково же содержание этого тезиса?
Здесь не место входить в рассмотрение социально-этического и религиозного мировоззрения Толстого. Поэтому мы коснемся содержания тезиса лишь в немногих словах.
Роман открывается евангельскими текстами (эпиграф) и замыкается ими (чтение Нехлюдовым Евангелия). Все эти тексты должны подкрепить одну основную мысль: недопустимость не только суда человека над человеком, но и недопустимость какой бы то ни было деятельности, направленной на исправление существующего зла. Люди, посланные в мир волею бога - хозяина жизни, как работники, должны исполнять волю своего хозяина. Эта же воля выражена в заповедях, запрещающих какое бы то ни было насилие над своими ближними. Человек может воздействовать только на себя, на свое внутреннее «я» (поиски царства божьего, которое внутри нас), остальное все приложится.
Когда эта мысль на последних страницах романа раскрывается Нехлюдову, ему становится ясно, как победить царствующее вокруг него зло, свидетелем которого он был в течение всего действия романа: победить его можно только неделаньем, непротивлением ему. «Так выяснилась ему теперь мысль о том, что единственное несомненное средство спасения от того ужасного зла, от которого страдают люди, состояло только в том, чтобы люди признавали себя всегда виноватыми перед богом и потому неспособными ни наказать, ни исправлять других людей. Ему ясно стало теперь, что все то страшное зло, которого он был свидетелем в тюрьмах и острогах, и спокойная самоуверенность тех, которые производили это зло, произошло только от того, что люди хотели сделать невозможное дело: будучи злы, исправлять зло… «Да не может быть, чтобы это было так просто», - говорил себе Нехлюдов, а между тем несомненно видел, что, как ни странно это показалось ему сначала, привыкшему к обратному - что это было несомненное и не только теоретическое, но и самое практическое разрешение вопроса. Всегдашнее возражение о том, что делать с элодеями, неужели так и оставить их безнаказанными? - уже не смущало его теперь».
Такова идеология Толстого, организующая роман.
Раскрытие этой идеологии не в форме отвлеченных моральных и религиозно-философских трактатов, а в условиях художественного изображения, на конкретном материале действительности и в связи с конкретным и социально-типическим жизненным путем Нехлюдова, - с исключительною ясностью обнаруживает социально-классовые и психологические корни ее.
Как был поставлен жизнью Нехлюдова самый вопрос, на который отвечает идеология романа?
Ведь с самого начала мучило Нехлюдова и ставило перед ним тяжелый вопрос не столько само социальное зло, сколько его личное участие в этом зле . Именно к этому вопросу о личном участии в царящем зле с самого начала прикованы все переживания и все искания Нехлюдова. Как прекратить это участие, как освободиться от комфорта, поглощающего столько чужого труда, как освободиться от земельной собственности, связанной с эксплуатацией крестьян, освободиться от исполнения общественных обязанностей, служащих закреплению порабощения, но прежде и важнее всего - как искупить свое позорное прошлое, свою вину перед Катюшей?
Этот вопрос о личном участии в зле заслоняет само объективно существующее зло , делает его чем-то подчиненным, чем-то второстепенным по сравнению с задачами личного покаяния и личного совершенствования. Объективная действительность с ее объективными задачами растворяется и поглощается внутренним делом с его субъективными задачами покаяния, очищения, личного нравственного воскресения. С самого начала произошла роковая подмена вопроса: вместо вопроса об объективном зле был поставлен вопрос о личном участии в нем.
На этот последний вопрос и дает ответ идеология романа. Поэтому она неизбежно должна лежать в субъективном плане внутреннего дела: это предрешено самой постановкой вопроса. Идеология указывает субъективный выход покаявшемуся эксплуататору, не покаявшихся призывает к покаянию. Вопрос об эксплуатируемых и не возникал. Им хорошо, они ни в чем не виноваты, на них приходится смотреть с завистью.
Во время работы над «Воскресением», как раз тогда, когда Толстой пытался переориентировать роман на Катюшу, он записывает в дневнике:
«Нынче гулял. Заходил к Константину Белому. Очень жалок. Потом прошел по деревне. Хорошо у них, а у нас стыдно».
Мужики, больные и пухнущие от голода - жалки, но им хорошо, потому что им не стыдно. Мотив зависти к тем, которым в мире социального зла нечего стыдиться, красною нитью проходит через дневники и письма Толстого этого времени.
Идеология романа «Воскресение» обращена к эксплуататорам. Она вся вырастает из тех задач, которые встали перед кающимися представителями охваченного разложением и умиранием дворянского класса. Эти задачи лишены всякой исторической перспективы. У представителей отходящего класса нет объективной почвы во внешнем мире, нет исторического дела и назначения, и потому они сосредоточены на внутреннем деле личности. Правда, в отвлеченной идеологии Толстого были существенные моменты, сближавшие его и с крестьянством, но эти стороны идеологии не вошли в роман и не смогли организовать его материала, сосредоточенного вокруг личности кающегося дворянина Нехлюдова.
Итак, в основу романа положен вопрос Толстого-Нехлюдова: «Как мне, индивидуальной личности господствующего класса, в одиночку освободиться от участия в социальном зле». И на этот вопрос дается ответ: «Стань ему внешне и внутренне непричастен, а для этого выполняй чисто отрицательные заповеди».
Совершенно справедливо говорит Плеханов, характеризуя идеологию Толстого:
«Не будучи в состоянии заменить в своем поле зрения угнетателей угнетаемыми, - иначе сказать: перейти с точки зрения эксплуататоров на точку зрения эксплуатируемых, - Толстой естественно должен был направить свои главные усилия на то, чтобы нравственно исправить угнетателей, побудив их отказаться от повторения дурных поступков. Вот почему его нравственная проповедь приняла отрицательный характер».
Объективное зло сословно-классового строя, с такою поразительною силой изображенное Толстым, обрамлено в романе субъективным кругозором представителя отходящего класса, ищущего выход на путях внутреннего дела, т.-е. объективно-исторического бездействия .
Несколько слов о значении романа «Воскресение» для современного читателя.
Мы видели, что критический момент является в романе преобладающим. Мы видели также, что подлинной формообразующей силою критического изображения действительности был пафос суда над нею, суда художественно-действенного и беспощадного. Художественные акценты этого изображения гораздо энергичнее, сильнее и революционнее, нежели те тона покаяния, прощения, непротивления, которые окрашивают внутреннее дело героев и отвлеченно-идеологические тезисы романа. Художественно-критический момент и составляет главную ценность романа. Художественно-критические приемы изображения, разработанные здесь Толстым, являются и до настоящего времени образцовыми и не превзойденными.
Наша советская литература в последнее время упорно работает над созданием новых форм социально-идеологического романа. Это, может быть, наиболее важный и актуальный жанр в нашей литературной современности. Социально-идеологический роман, в конце концов, социально-тенденциозный роман, совершенно законная художественная форма. Непризнание этой чисто-художественной законности ее - наивный предрассудок поверхностного эстетизма, который давно пора изжить. Но, действительно, это одна из самых трудных и рискованных форм романа. Слишком легко здесь пойти по пути наименьшего сопротивления: отыграться на идеологии, превратить действительность в плохую иллюстрацию к ней или, наоборот, давать идеологию в виде внутренне не сливающихся с изображением ремарок к нему, отвлеченных выводов и т. п. Организовать весь художественный материал снизу до верху на основе отчетливо социально-идеологического тезиса, не умерщвляя и не засушивая его живой конкретной жизни - дело очень трудное.
Из книги На пути к сверхобществу автора Зиновьев Александр АлександровичИДЕОЛОГИЧЕСКИЙ МЕХАНИЗМ Положение с идеологическим механизмом на Западе во многих отношениях противоположно тому, какое имело место в Советском Союзе и других коммунистических странах до восьмидесятых годов нашего века. В них существовал единый и централизованный
Из книги MMIX - Год Быка автора Романов РоманКОММУНИЗМ ИДЕОЛОГИЧЕСКИЙ И РЕАЛЬНЫЙ Прежде всего надо различать коммунизм как идеологию и коммунизм как реальность, т.е. коммунизм как совокупность идей (как учение) и коммунизм как определенный тип социальной организации человейника, существующий или существовавший в
Из книги Том 2. «Проблемы творчества Достоевского», 1929. Статьи о Л.Толстом, 1929. Записи курса лекций по истории русской литературы, 1922–1927 автора Бахтин Михаил МихайловичИДЕОЛОГИЧЕСКИЙ МЕХАНИЗМ Идеи, овладевая массами, становятся материальной силой, гласит одно из положений марксизма-ленинизма. Но что это означает на самом деле? Означает ли это, что достаточно людей ознакомить с некоторыми идеями и они, поняв их справедливость, начинают
Из книги К критике политической экономии знака автора Бодрийар Жан6. Роман или не роман? Попробуем определить жанр книги «Мастер и Маргарита». Нет ли и здесь, в выборе литературной формы скрытого умысла? Ведь иногда, чтобы надёжнее спрятать, нужно положить на самом видном месте. Хотя вроде бы сам Автор определяет его как «роман». Однако с
Из книги Очерки по истории русской философии автора Левицкий С. А.Второй период в творчестве Толстого Ко времени окончания «Анны Карениной» в творчестве Толстого начался так называемый кризис. Но происшедшую в нем перемену кризисом в собственном смысле назвать нельзя: провести непрерывную линию между первыми и последними его
Из книги Этика любви и метафизика своеволия: Проблемы нравственной философии. автора Давыдов Юрий НиколаевичИдеологический генезис потребностей Нас окружают, как в travelling, сновидения, различные формы дремотного удовлетворения, привязанные к предметам, как к неким остаткам дня, причем логика, управляющая их дискурсом - являющаяся эквивалентом логики, исследованной Фрейдом в
Из книги ОТКРЫТОСТЬ БЕЗДНЕ. ВСТРЕЧИ С ДОСТОЕВСКИМ автора Померанц Григорий СоломоновичПЕРВЫЙ ЦЕРКОВНО-ИДЕОЛОГИЧЕСКИЙ КОНФЛИКТ На этом фоне становится понятным первый внутри церковный конфликт - знаменитый спор между иосифлянами и заволжскими старцами, на котором мне придется остановиться несколько подробнее, ибо здесь столкнулись, в сущности, два
Из книги Великие пророки и мыслители. Нравственные учения от Моисея до наших дней автора Гусейнов Абдусалам АбдулкеримовичПервые сомнения Толстого Лев Толстой искренне признается, что больше всего ему импонировал третий выход - «выход силы и энергии», то есть самоубийство, однако что-то мешало ему покончить с собой. Причем этим «что-то» не было, по мнению писателя, ни бессмысленное желание
Из книги Дневники Льва Толстого автора Бибихин Владимир Вениаминович Из книги Русская натурфилософская проза второй половины ХХ века: учебное пособие автора Смирнова Альфия ИсламовнаВторое рождение Толстого Сознательная жизнь Толстого - если считать, что она началась с 18 лет, когда юный Толстой ушел со второго курса университета и когда он, по его же собственному признанию в «Исповеди», «не верил уже ни во что» из того, чему его учили (23, 1), -
Из книги Занимательная философия [Учебное пособие] автора Балашов Лев ЕвдокимовичВесть Льва Толстого Вступительные замечания к курсу В. В. Бибихина «Дневники Льва Толстого» Все люди закупорены, и это ужасно. Л. Н. Толстой Записи лекций В. В. Бибихина о дневниках Льва Толстого в настоящем издании впервые увидят свет. Я надеюсь, что это событие будет
Из книги автораДНЕВНИКИ ЛЬВА ТОЛСТОГО I - 15 сентября 2000В разделе изобразительного искусства XX века новой Третьяковки за исключением может быть только Кандинского, который часто отсутствует (гастролирует), Малевича и примитивистов, после 1917 года почти всё беспросветно.
Из книги автора3. Образ автора и жанр (роман-сказка «Белка», роман-притча «Отец-Лес» А. Кима) Во многих произведениях современной натурфилософской прозы автор является не только субъектом повествования, но представлен и как его объект, т. е. одним из персонажей произведения. Таковы
Из книги автора«Смирение» Л. Н. Толстого Я не могу согласиться с Л. Толстым, который считал, что человек не должен считать себя хорошим, если он хочет быть лучше. Считать себя хорошим - это значит жить в согласии-гармонии с самим собой, в ладу со своей совестью, жить гармоничной жизнью. А
2.1 Основные идеи и проблемы, затронутые Толстым в своем произведении
Роман «Воскресение» писался Толстым в преддверии революции. Отсюда все его главные особенности. Предреволюционные эпохи всегда характеризуются всеобщим интересом к самым простым истинам и стремлением выразить их в самой резкой форме. Когда назревает в обществе революционная ситуация, этот процесс выявляется, между прочим, и в том, что писатели революционного и демократического направления становятся безразличными к оттенкам и тонкостям, а иногда и сознательно отталкиваются от них: они кажутся им не просто ненужными, но и нравственно неловкими, стыдными. В литературе наблюдается стремление к предельной ясности: ясности до крайней черты, до признания возможности схемы. Схема в такие эпохи не кажется уже противопоказанной искусству. Когда общественная совесть неспокойна, когда происходит бунт совести, она приобретает черты истинности и живой жизни.
Само название романа «Воскресенье» глубоко символично, оно отражает все обстоятельства и чувства героев, показанные автором на страницах его романа. Ни в одном сочинении Толстого с такой беспощадной силой, с таким гневом и болью, с такой непримиримой ненавистью не раскрывалась самая сущность беззаконий, лжи и подлости общества.
Главная героиня романа Катюша Маслова -- проститутка, которая вынуждена заниматься этим грязным делом для того, чтобы прокормить себя, для того, чтобы существовать. Ошибки молодости, которые совершились по вине молодого барина, заехавшего в имение своих тетушек и соблазнившего юную Катюшу, повлекли за собой огромное количество несчастий и бед, которые и привели ее на скамью подсудимых. Катюша невинно осуждена, она озлоблена и растоптана, унижена и оскорблена, кажется, ничто не может вернуть в ее пожелтевшие и ставшие равнодушными черты лица жизнь.
В «Воскресении» обновление человеческой души показано как процесс естественный и прекрасный, подобный оживлению весенней природы. Воскресшая любовь Катюши к Нехлюдову, общение с простыми, честными и добрыми людьми -- все это помогает падшей женщине воскреснуть к новой жизни, понять, что она снова обретает веру в себя, веру в перемены к лучшему.
Знакомство на каторге с революционером Симонсоном возвращает Катюшу к жизни, дает ей ощущение, что она в состоянии изменить мир, воскресить многих людей, спасти не одну душу. Название романа, которое в самом начале понимается как насмешка, к концу приобретает глобальный масштаб, пронизывая все, что происходит не только на страницах романа, но и в целом мире, -- это воскрешение Христа, воскрешение природы, воскрешение души.
В «Воскресении» логическая структура отчетливо выявлена в. пластических идеях Толстого. Он как бы прочерчивает углем контуры логических построений в сложной живописной ткани своей книги.
Роман состоит из трех частей, и каждая следующая часть выводит Нехлюдова в более широкую сферу видения и понимание жизни. Первую часть можно назвать условно «Суд». Это не только событийный, но и внутренний, сюжетный центр первой части романа.
Вторую часть романа можно условно назвать «Покаяние». Нехлюдов освобождается от помещичьей собственности на землю. И это тоже логически оправдано, потому что иначе он не был нравственно свободным в своей защите «мира острогов». Сначала надо было освободиться самому, чтобы требовать свободы для других. Путешествие Нехлюдова продолжается. Он едет по великим и неведомым пространствам России, перед ним, наконец, открывается Сибирь.
И третья часть складывалась как прощание. Вечное прощание. И настоящий смысл этой третьей части - «Разрыв». Катюша покидает Нехлюдова, а Нехлюдов отрекается от всей своей прежней жизни.
Только в закономерном мире возмездие имеет смысл и совершается неотвратимо, помимо волн тех, чья вина, казалось бы, была давно забыта и потеряна. Так совершается возмездие в жизни Нехлюдова. И он уже не одного себя видит виновным перед жизнью.
Повествование в «Воскресении» развивается по принципу расширяющихся кругов, по принципу расширения круга ответственности. Следствие ведётся с углублением в самую суть вещей. Во второй части романа Нехлюдов, перед тем как отправиться вслед за Масловой в Сибирь, едет в деревню устроить свои дела с крестьянами. Изображению крестьянской жизни посвящены первые девять глав второй части романа. Поразительная, потрясающая сознание и чувство бедность и нищета крестьян -- вот лейтмотив этих глав.
Картины деревенской нищеты, показанные Толстым, глубочайшим образом связаны с основным сюжетом романа, построенном на вине Нехлюдова перед Масловой. Осознание одной вины с неизбежностью влечёт за собой осознание другой, ещё более страшной. Нравственное прозрение Нехлюдова заставило его в новом свете увидеть и мир, и самого себя. Была ли случайной его вина перед Масловой? Почему он позволил себе этот грех по отношению именно к ней, полу воспитаннице полу служанке? Почему по отношению к таким, как она, многие люди, ему подобные, грешат и не видят в этом греха? Работа потрясённого сознания, работа совести ведёт героя всё дальше и всё глубже. Проснувшаяся совесть не даёт ему остановиться на полдороге. Он думает не только о своём отношении к Масловой, но и о своём отношении к народу. Пребывание в деревне, потрясшие его деревенские картины окончательно утвердили Нехлюдова в сознании большой своей вины перед трудовым народом, в сознании не просто греховности, но и преступности всей своей жизни. И не только своей -- жизни всего своего сословия.
Нравственно и социально обличительный пафос Толстого выявляется как в особенном сцеплении идей романа, так и в его своеобразной стилистике. Новый взгляд Толстого на жизнь и на людей не только прямо высказывается в романе, но он просвечивает в слове, в художественной, словесной ткани произведения.
Когда Б.М. Эйхенбаум писал, что Толстой отказывается в поздний период от метода «диалектики души», он, видимо, имел в виду, прежде всего «Воскресение» Лебедев Ю. В. Судьба человека и смысл его жизни в мироощущении Л. Н. Толстого // Литература в школе. -- 1991. -- № 1. .
В «Воскресении» Толстой действительно обходится без углублённого психологического анализа, когда он показывает персонажей из правящего сословия. По отношению к этим персонажам такой углублённый анализ душевного состояния кажется ему лишним, не отвечающим существу дела. Интерес к индивидуально-неповторимому заменяется у него в этом случае интересом к общему, социально-типологическому.
Затрагивается в романе и тема раскаявшегося грешника, играющая большую роль в христианском учении. Главный герой романа, князь Нехлюдов, когда-то совратил Катюшу Маслову, невольно положив начало ее падению. Раскаяние, начавшееся, когда князь узнал в подсудимой проститутке соблазненную им девушку, привело Нехлюдова к ней на каторгу, возбудило любовь к невинной жертве. Толстой проводит совестливого человека через лабиринт бюрократического государства, ничего общего не имеющего с христианской заповедью о любви к ближнему. Выход автор «Воскресения» видел в моральном самосовершенствовании на основе нового постижения христианских идеалов, ничего общего с которыми, по мнению писателя, не имеет официальная православная церковь. Толстой пришел к убеждению, что для постижения Бога человек не нуждается ни в специальной церковной организации, ни в церковных обрядах, а должен стремиться к следованию Божьему промыслу путем духовно-нравственного обновления и свершения добрых дел. Писатель создал собственное религиозное учение, названное «новым христианством», и отверг официальную церковь. За это он был отлучен от православия в 1901 г., вскоре после публикации «Воскресения». То, как изображена официальная церковь в романе, послужило одной из причин такого решения Священного Синода. Смирнова Л. Русская литература конца XIX - начала XX века (учебник для вузов). М, ЛАКОМ, 2001. С. 199.
Главный герой «Воскресения» приходит к выводу, что люди точно так же наивно полагают, что они хозяева своей собственной жизни, тогда как в действительности посланы в мир по воле Божьей и для осуществления Божьего промысла. А следование Божьим заповедям будто бы приведет к установлению Царствия Божьего на земле. Следует отметить, что последнее утверждение противоречит не только православию, но и почти всем другим христианским конфессиям. Нехлюдов, подобно Раскольникову, проникся духом Евангелия и начал новую жизнь, «не столько потому, что он вступил в новые условия жизни, а потому, что все, что случилось с ним, с этих пор, получило для него совсем иное, чем прежде, значение. Чем кончится этот новый период его жизни, покажет будущее».
«Воскресение» - наиболее целеустремленный по действию роман Толстого. В нем много побочных линий, но все они сливаются в одну - расследование «дела Масловой». Роман построен, как уголовная хроника, все расширяющаяся в своем масштабе, вовлекающая все новые слои общества для дознания новых лиц разных сословий и положений как «свидетелей» и как «сопричастных» преступлению. При этом преступление двоится: сначала оно выступает как преступление обвиняемой, как частный, обыденный случай в судебной практике, а потом перерождается в преступление суда по отношению к невинно осужденному человеку. Сначала работает сравнительно узкий судебный механизм, механизм процедуры, а затем механизм общественного устройства, механизм самодержавного законодательства.
Показывая развращения молодого Нехлюдова на военной службе, Толстой говорит о целой системе фетишей, которые усыпляют человеческую совесть, и на этих фетишах зиждется весь строй: внушают мысль о чести мундира и знамени полка, разрешают насилие и убийства, и особенно развращенно действует на офицерство гвардейских полков «близость общения с царской фамилией» Толстой Л.Н. Воскресенье. -- М.: Художественная литература, 1977. С. 156. . Офицерам оставалось только «скакать и махать шашками, стрелять и учить этому других людей»; «и самые высокопоставленные люди, молодые, старики, царь и его приближенные не только одобряли это занятие, но хвалили, благодарили за это» Там же. С. 109. . Потрясающая сцена - богослужение в остроге - заключает выпад Толстого против царской власти: «Содержание молитв заключалось преимущественно в желании благоденствия государя императора и его семейства» Там же. С. 87. . И отвратительное лицемерие вице-губернатора Масленникова проистекает все из того же источника - «близости к царской фамилии», общения «с царской фамилией». Эта «фамилия» - корень растления нравов. Карьерист граф Иван Михайлович Чарский, отставной министр, понимал: «...чем чаще он будет видеться и говорить с коронованными особами обоих полов, тем будет лучше» Там же. С. 89. . А занявшая великосветские умы Петербурга вздорная по своим поводам дуэль Каменского взвешивалась опять же на весах царского суждения.
Символическая, искусственная городская жизнь, с описания которой начинается роман, постепенно предстает в будничных картинах столь же неестественного взаимного мучительства людей на суде, в тюрьмах, на этапе. А «весна даже в городе» оборачивается правдивым апофеозом вечно живой народной души, устоявшей во всех мучительствах.
При резком делении добра и зла, черных и светлых красок в романе Толстой не упрощает своих художнических задач, а показывает жизнь во всей ее сложности. Повинны в судьбе Катюши и родная ее тетка, у которой она поначалу остановилась и которая не предприняла ничего, чтобы оградить племянницу от неизбежных опасностей, и вдова-повитуха, доведшая Катюшу до родильной горячки и взявшаяся сбыть ребенка в воспитательный дом, куда он, по всему видно, и не был доставлен и наверняка умер голодной смертью в пути. И на этапе, находясь вместе с каторжными. Катюша должна была отбиваться от назойливых женолюбов.
Такое сложное сцепление событий, искусный ввод новых лиц, воссоздание всех оттенков в характерах, их «текучести» сообщают роману Толстого пронзительную силу достоверности, захватывающий интерес, и вызывают безраздельное читательское доверие к правдивости и добросовестности художника.
Этот роман клеймит ложь, угнетение и зовет к преобразованию мира на подлинно человеческих основах. Роман не только изображает современную Толстому жизнь конца XIX века, но и несет в себе идею будущего лучшего мироустройства.
"Король Лир" Шекспира в прочтении Льва Толстого
В советское время имя Шекспира часто использовалось в агитпроповских целях, старательно подчеркивалась, даже выпячивалась «народность, героический энтузиазм»...
Анализ лирических произведений русских поэтов
Была у меня сестра, Сидела она у костра И большого поймала в костре осетра. Но был осетер хитер И снова нырнул в костер. И осталась она голодна, Без обеда осталась она. Три дня ничего не ела, Ни крошки во рту не имела. Только и съела бедняга...
Джордж Оруэлл: история жизни и творчества
Читая роман, тот час же представляешь нашу страну образца Сталинского правления. Возможно даже с ужасом думаешь что бы было, если бы он оставался бодрым и прожил бы ещё лет пятьдесят. Но нужно взглянуть глубже...
Жизнь и последние годы Н.В. Гоголя
Всем известна любовь Гоголя к путешествиям. В 1836 году после постановки комедии «Ревизор» он уехал за границу. Это было его второе заграничное путешествие, которое, в отличие от первого, состоявшегося в 1829 году и продолжавшегося два месяца...
Исследование поэзии Набокова и его произведения "Другие берега"
Как мы уже говорили в предыдущем подпункте, Набоков обладает однозначной харизмой относительно языка и способа написания. Если говорить о прозе, то и здесь мастерское умение создать образ, освещая тему, передавая идею не обошло стороной...
История и жанры античной литературы
В ряде небольших стихотворений на мифологический сюжет Феокрит соприкасается с распространенным у александрийцев жанром эпиллия. «Век героев» интересует Феокрита своей простотой...
Образ "маленького человека" в произведениях русских классиков
Л.Н.Толстой в романе-эпопее "Война и мир" выстроил перед читателями людей разных слоев общества, благосостояния и характеров. Его симпатии на стороне тех персонажей, которые духовно близки народу...
Оценка книги В. Балязина "Петр Великий и его наследники"
Книга рассказывает нам о брачных договорах дома Романовых с представителями германских династий и о том, как это отразилось на истории нашей родной страны, как...
Повесть "Детство" Л.Н. Толстого (психология детского возраста, автобиографическая проза)
Повесть «Детство» была напечатана в самом передовом журнале того времени - в «Современнике» в 1852 году. Редактор этого журнала великий поэт Н.А. Некрасов отметил, что у автора повести есть талант...
Русская сатира и ее роль в развитии отечественной культуры
Символы в романе И.С.Тургенева "Отцы и дети"
Художественная проза И.С.Тургенева всегда была и остается до сих пор объектом пристального, глубокого и заинтересованного исследования...
Сказки разных народов мира
Чьи стихи мы помним с раннего детства, до сих пор знаем наизусть? На ум сразу же приходит имя Корнея Ивановича Чуковского, замечательного советского писателя. Имя его по праву может считаться визитной карточкой русской литературы для детей...
У. Шекспир и его литературное окружение, их взаимодействие и взаимовлияние
Вечная неисчерпаемая тема любви, одна из центральных в сонетах, тесно переплетена с темой дружбы. В любви и дружбе поэт обретает подлинный источник творческого вдохновения независимо от того...
Ульрих фон Гуттен - выдающийся немецкий гуманист
Ранние произведения Ульриха фон Гуттена отражают глубокую преданность гуманистическим идеалам и готовность самоотверженно бороться за них. В стихотворении "Nemo" ("Никто"), первый набросок которого относится ещё к 1512-1513 гг., Гуттен подчеркивает...
Юлия Кристева и французская феминистская теория
Необходимо отметить, что значительная часть интеллектуального багажа современного феминизма возникла благодаря развивавшемуся в рамках радикального направления критическому подходу к анализу традиционной культуры и науки. Именно они...
Введение
Понятия добра и зла, морали, этики и решение нравственных проблем являются одними из самых важных моментов в человеческой жизни.
Гениальный писатель и великий моралист Л.Н. Толстой писал: «Мы все привыкли думать, что нравственное учение есть самая пошлая и скучная вещь, в которой не может быть ничего нового и интересного; а между тем вся жизнь человеческая, со всеми столь сложными и разнообразными, кажущимися независимыми от нравственности деятельностями, - и государственная, и научная, и художественная, и торговая - не имеет другой цели, как большее и большее уяснение, утверждение, упрощение и общедоступность нравственной истины» Толстой Л.Н . Так что же нам делать? // Собр. соч.: В 22 т. - М., 1983. - Т. 16. - С. 209..
Русская литература всегда была тесно связана с нравственными исканиями нашего народа. Лучшие писатели в своих произведениях постоянно поднимали проблемы современности, пытались решить вопросы добра и зла, совести, человеческого достоинства, справедливости и другие.
Нравственное воспитание направлено, прежде всего, на выработку активной жизненной позиции личности, которая характеризуется сознанием высокой ответственности перед обществом. В формировании личности с высоким нравственным потенциалом неоценимое значение имеет художественная литература.
Литература второй половины XIX века - это литература критического реализма. Среди несовершенного мира, с господствующей в нем несправедливостью, писатели ищут те вечные светлые и справедливые начала, которые спасут человечество. Человеческая личность и духовное ее содержание - главное звено в этой цепи, с формирования ее самосознания, по мнению многих мыслителей, начинается путь к гармоничному обществу.
Тема моего реферата «Нравственные искания в творчестве великих русских писателей Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского». Данную тему я считаю актуальной, так как вопросы морали и нравственности волновали человека во все времена.
В свое работе, я попытаюсь рассмотреть взгляды Ф.М.Достоевского и Л.Н. Толстого, на мораль и духовный мир человека, на добро и зло, с целью сформировать представление о восприятии морали и нравственности через творчество этих великих русских писателей-моралистов.
Творчество Льва Николаевича Толстого
Душевный мир героев в творчестве Л.Н. Толстого
Лев Николаевич Толстой один из наиболее широко известных русских писателей и мыслителей. Участник обороны Севастополя. Просветитель, публицист, религиозный мыслитель. Литературную деятельность начал зимой 1850-1851 гг. с написания произведения «Детство». В марте 1851 года написал «Историю вчерашнего дня».
Самая характерная черта творчества Льва Николаевича - это изображение духовного роста человека. Она прослеживается на протяжении всего его творчества. Чем больше влияет на человека общество, тем беднее его внутренний мир.
В романе «Воскресенье», к примеру, главного героя - молодого Дмитрия Ивановича Нехлюдова, Толстой характеризует, честным, самоотверженным юношей, готовым отдать себя на всякое доброе дело. В юности, Нехлюдов, мечтающий сделать всех людей счастливыми, думает, читает, говорит о Боге, правде, богатстве, бедности; считает нужным умерять свои потребности; мечтает о женщине, только как о жене и видит высшее духовное наслаждение в жертве во имя нравственных требований. Его волнует духовный рост и внутреннее душевное содержание. Такое мировоззрение и поступки Нехлюдова, признаются окружающими его людьми странностью и хвастливой оригинальностью. Когда же, достигнув совершеннолетия, он, отдает крестьянам имение, наследованное от отца, потому что считает несправедливым владение землею, то этот поступок приводит в ужас его мать и родных, и делается постоянным предметом укора и насмешки над ним всех его родственников. Сначала Нехлюдов пытается бороться, но бороться оказывается слишком сложно и, не выдержав борьбы, он сдается, делаясь таким, каким хотят его видеть окружающие, совершенно заглушив в себе тот голос, который требует от него чего-то другого. Затем, Нехлюдов поступает в военную службу, которая по Толстому «развращает людей». И вот, уже таким человеком, по пути в полк, он заезжает в деревню к своим тётушкам, где совращает, влюблённую в него Катюшу и, в последний день перед отъездом, суёт ей сторублёвую бумажку, утешая себя тем, что «все так делают». Выйдя из армии в чине гвардии поручика, Нехлюдов селится в Москве, где ведет, праздную жизнь. В этом романе показано влияния общества на внутренний мир человека. Как можно из душевно богатого юноши, сделать эгоиста, любящего только свое наслаждение. Духовная смерть Нехлюдова связана с отказом от себя, от внутреннего чувства стыда, совести и с растворением с общепринятым в господском кругу: "Но что же делать? Всегда так. Так это было с Шенбоком и гувернанткой, про которую он рассказывал, так это было с дядей Гришей, так это было с отцом... А если все так делают, то, стало быть, так и надо".
В ранних произведениях Толстого, трилогии «Детство», «Отрочество», «Юность», рассказана история также молодого и юного дворянина. Здесь много биографических черт, но это не все биография автора. Эта история становления внутреннего облика человека. У героя трилогии Николеньки Ирьтеньева богатый душевный мир, потому что он способен видеть многочисленные явления жизни, анализировать их и в определенный момент произвести переоценку ценностей.
Как и все произведения Л. Н. Толстого, трилогия «Детство. Отрочество. Юность» явилась, по сути, воплощением большого количества замыслов и начинаний. Главной целью Л. Н. Толстого становится показ развития человека как личности в пору его детства, отрочества и юности, то есть в те периоды жизни, когда человек наиболее полно ощущает себя в мире, и затем, когда начинается отделение себя от мира и осмысление окружающей его среды. Отдельные повести составляют трилогию, действие же в них происходит согласно идее, сначала в усадьбе Иртеньевых («Детство»), затем мир значительно расширяется («Отрочество»). В повести «Юность» тема семьи, дома звучит во много раз приглушеннее, уступая место теме взаимоотношений Николеньки с внешним миром. Не случайно со смертью матери в первой части разрушается гармония отношений в семье, во второй -- умирает бабушка, унося с собой огромную моральную силу, и в третьей -- папа вторично женится на женщине, у которой даже улыбка всегда одинаковая. Возвращение прежнего семейного счастья становится совершенно невозможным. Между повестями существует логическая связь, оправданная, прежде всего логикой писателя: становление человека хоть и разделяется на определенные стадии, однако непрерывно на самом деле. Своих героев Л. Н. Толстой показывает в тех условиях и в тех обстоятельствах, где их личность может проявиться наиболее ярко. Трилогия построена на постоянном сопоставлении внутреннего и внешнего мира человека. Главной целью писателя, безусловно, был анализ того, что же составляет сущность каждого человека.
Каждый человек, какой бы сущностью он не обладал, каким бы замкнутым или одиноким он не был, определенным образом воздействует на жизнь окружающих, так же как и чужие поступки влияют на его судьбу.
Судьба главного героя рассказа «После бала» - Ивана Васильевича - резко изменилась после событий всего лишь одного утра. В молодости, в годы обучения в университете, Иван Васильевич был «очень веселый и бойкий малый, да еще и богатый». Его жизнь была лишена каких-либо серьезных проблем. Он, казалось, наслаждался своей бесшабашной молодостью: катался на своем иноходце, кутил с товарищами, танцевал на балах.
Вернувшись, домой, взволнованный юноша не мог уснуть и отправился встречать утро на улицу. Все казалось ему «особенно мило». Однако безмятежное счастье молодого человека было внезапно развеяно ужасной картиной наказания татарина, проходящего сквозь бесконечный строй солдат, вооруженных палками. Командовал этим жестоким избиением ни кто иной, как отец Вареньки. Он следил за тем, чтобы каждый из солдат оставил свой след на спине несчастного. Увиденная картина потрясла Ивана Васильевича. Он не понимал, как полковник мог играть такую ужасную роль: «Очевидно, он что-то знает такое, чего я не знаю... Если бы я знал то, что он знает, я бы понимал и то, что я видел, и это не мучило бы меня».
На всю жизнь запомнил ужасную картину Иван Васильевич. Другими глазами посмотрел он на окружающих людей - и на себя тоже. Не в силах изменить или остановить зло, юноша отказался от своего в нем участия. Внутри его бушевал протест. Несмотря на все оправдания, он не смог больше мечтать о карьере военного и не стал им впоследствии, даже почему-то охладело его чувство к Вареньке.
Внешне согласившись и примирившись с поступками полковника, с порядками того времени, Иван Васильевич не мог забыть это и простить. Совесть каждого человека подсказывает ему, как нужно поступать. В образе главного героя Толстой показал пробуждение в человеке совести, его богатый душевный мир и человечность, чувства ответственности за ближнего.
Этот образ и черты героя прослеживаются и в других произведениях автора. По мнению Толстого богатым душевным миром может обладать не только человек образованный, но и простой солдат. В повести «Казаки» Толстой показывает, что человек, если он обладает положительными качествами, становиться самим собой только в слиянии с природой. Только человек, обладающий способностью мыслить и чувствовать, может испытывать наслаждение от общения с природой. В «Казаках» уже довольно ясно проявляется мысль о том, что искания лучших людей приводят их к глубинам народным к источнику самых чистых и благородных побуждений. Эта мысль ярко показана в «Войне и мире».
достоевский философский толстой произведение
Религиозно-философские искания другого крупнейшего русского писателя Льва Николаевича Толстого (1828-1910) были связаны с переживанием и осмыслением самых разнообразных философских и религиозных учений, на основе чего формировалась мировоззренческая система, отличавшаяся последовательным стремлением к определенности и ясности (в существенной мере - на уровне здравого смысла) при объяснении фундаментальных философских и религиозных проблем и соответственно своеобразным исповедально-проповедническим стилем выражения собственного «символа веры». Факт огромного влияния литературного творчества Толстого на русскую и мировую культуру совершенно бесспорен. Подвергая критике общественно-политическое устройство современной ему России, Толстой уповал на нравственно-религиозный прогресс в сознании человечества. Идею исторического прогресса он связывал с решением вопроса о назначении человека и смысле его жизни, ответ на который призвана была дать созданная им «истинная религия». В ней Толстой признавал лишь этическую сторону, отрицая богословские аспекты церковных учений и в связи с этим роль церкви в общественной жизни. Этику религиозного самосовершенствования человека он связывал с о = пазом от какой-либо борьбы, с принципом непротивления злу насилием, с проповедью всеобщей любви. По Толстому, «царство божие внутри нас» и потому онтологически-космологическое и метафизико-богословское понимание Бога неприемлемо для него. Считая всякую власть злом, Толстой пришел к идее отрицания государства. Поскольку в общественной жизни он отвергал насильственные методы борьбы, постольку считал, что упразднение государства должно произойти путем отказа каждого от выполнения общественных и государственных обязанностей. Если религиозно-нравственное самосовершенствование человека должно было дать ему определенный душевный и социальный порядок, то. очевидно, что полное отрицание всякой государственности такого порядка гарантировать не могло. В этом проявилась противоречивость исходных принципов и сделанных из них выводов в утопической философии Толстого. Сущность познания Толстой усматривал в уяснении смысла жизни - основного вопроса всякой религии. Именно она призвана дать ответ на коренной вопрос нашего бытия; зачем мы живем и каково отношение человека к окружающему бесконечному миру.
Идеи же писателя вызывали и вызывают гораздо более неоднозначные оценки. Они также были восприняты как в России (в философском плане, например, Н.Н. Страховым, в религиозном - стали основой «толстовства» как религиозного течения), так и в мире (в частности, очень серьезный отклик проповедь Толстого нашла у крупнейших деятелей индийского национально-освободительного движения). В то же время критическое отношение к Толстому именно как к мыслителю представлено в российской интеллектуальной традиции достаточно широко. О том, что Толстой был гениальным художником, но «плохим мыслителем», писали в разные годы В.С. Соловьев, Н.К. Михайловский, Г.В. Флоровский, Г.В. Плеханов, И.А. Ильин и другие. Однако, сколь бы серьезными подчас ни были аргументы критиков толстовского учения, оно безусловно занимает свое уникальное место в истории русской мысли, отражая духовный путь великого писателя, его личный философский опыт ответа на «последние», метафизические вопросы.
Глубоким и сохранившим свое значение в последующие годы было влияние на молодого Толстого идей Ж.Ж. Руссо. Критическое отношение писателя к цивилизации, проповедь «естественности», вылившаяся у позднего Л. Толстого в прямое отрицание значения культурного творчества, в том числе и своего собственного, во многом восходят именно к идеям французского просветителя. К более поздним влияниям следует отнести моральную философию А. Шопенгауэра («гениальнейшего из людей», по отзыву русского писателя) и восточные (прежде всего буддийские) мотивы в шопенгауэровском учении о «мире как воле и представлении». Впрочем, в дальнейшем, в 80-е годы, отношение Толстого к идеям Шопенгауэра становится критичней, что не в последнюю очередь было связано с высокой оценкой им «Критики практического разума» И. Канта (которого он характеризовал как «великого религиозного учителя»). Однако следует признать, что кантовские трансцендентализм, этика долга и в особенности понимание истории не играют сколько-нибудь существенной роли в религиозно-философской проповеди позднего Толстого, с ее специфическим антиисторизмом, неприятием государственных, общественных и культурных форм жизни как исключительно «внешних», олицетворяющих ложный исторический выбор человечества, уводящий последнее от решения своей главной и единственной задачи - задачи нравственного самосовершенствования. В.В. Зеньковский совершенно справедливо писал о «панморализме» учения Л. Толстого. Этическая доктрина писателя носила во многом синкретический, нецелостный характер. Он черпал свое морализаторское вдохновение из различных источников: Ж.Ж. Руссо, А. Шопенгауэр, И. Кант, буддизм, конфуцианство, даосизм. Но фундаментом собственного религиозно-нравственного учения этот далекий от какой бы то ни было ортодоксальности мыслитель считал христианскую, евангельскую мораль. Фактически основной смысл религиозного философствования Толстого и заключался в опыте своеобразной этизации христианства, сведения этой религии к сумме определенных этических принципов, причем принципов, допускающих рациональное и доступное не только философскому разуму, но и обычному здравому смыслу обоснование. Собственно, этой задаче посвящены все религиозно-философские сочинения позднего Толстого: «Исповедь», «В чем моя вера?», «Царство Божие внутри вас», «О жизни» и другие. Избрав подобный путь, писатель прошел его до конца. Его конфликт с церковью был неизбежен, и, конечно, он носил не только «внешний» характер: критика им основ христианской догматики, мистического богословия, отрицание «божественности» Христа. С наиболее серьезной философской критикой религиозной этики Л. Толстого в свое время выступали В.С. Соловьев («Три разговора») и И.А. Ильин («О сопротивлении злу силою»).
Целая эпоха русской жизни отразилась на страницах книг Толстого. Творчество Льва Николаевича знаменует собой новый этап в развитии художественной мысли. Во времена Толстого в мире происходили глобальные изменения в жизни общества, в науке, в искусстве. Соответственно, процессы, происходившие в тех или иных сферах жизни человечества, и их воздействие на окружающий мир требовали в свою очередь осмысления. Многие научные деятели и философы того периода (19 век - середина 20 века) запечатлели мысли и рассуждения в своих работах, ставших общемировым достоянием. Они искали истину в решении таких проблем, как жизнь и смерть, любовь и ненависть, отношения между мужчиной и женщиной, войной и миром, рассовая дискриминация, политическая борьба и т.д.
С точки зрения русского писателя и мыслителя Л.Н. Толстого драматизм человеческого бытия состоит в противоречии между неотвратимостью смерти и присущей человеку жаждой бессмертия. Воплощением этого противоречия является вопрос о смысле жизни - вопрос, который можно выразить так: есть ли в моей жизни такой смысл, который не уничтожался бы неизбежно предстоящей мне смертью?. Толстой считает, что жизнь человека наполняется смыслом в той мере, в какой он подчиняет ее исполнению воли Бога, а воля Бога дана нам как закон любви, противостоящий закону насилия. Закон любви полней и точней всего развернут в заповедях Христа. Чтобы спасти себя, свою душу, чтобы придать жизни смысл человек должен перестать делать зло, совершать насилие, перестать раз и навсегда и прежде всего тогда, когда он сам становится объектом зла и насилия. Не отвечать злом на зло, не противиться злу насилием - такова основа жизнеучения Льва Николаевича Толстого.
Религии и теме непротивления в той или иной форме посвящено все творчество Толстого после 1878 года. Соответствующие произведения можно подразделить на четыре цикла: исповедальный - «Исповедь» (1879-1881), «В чем моя вера?» (1884); теоретический - «Что такое религия и в чем сущность ее?» (1884), «Царство Божие внутри вас» (1890-1893), «Закон насилия и закон любви» (1908); публицистический - «Не убий» (1900), «Не могу.
Осуществление своих желаний люди связывают с цивилизацией, изменением внешних форм жизни, природной и социальной среды. Предполагается, что человек может освободиться от страдательного положения с помощью науки, искусств, роста экономики, развития техники, создания уютного быта и т.д. Такой ход мыслей, по преимуществу свойственный привилегированным и образованным слоям общества, заимствовал Л.Н. Толстой и руководствовался им в течение первой половины своей сознательной жизни. Однако как раз личный опыт и наблюдения над людьми своего круга убедили его в том, что этот путь является ложным. Чем выше поднимается человек в своих мирских занятиях и увлечениях, чем несметней богатства, глубже познания, тем сильнее душевное беспокойство, недовольство и страдания, от которых он в этих своих занятиях хотел освободиться. Можно подумать, что если активность и прогресс умножают страдания, то бездеятельность будет способствовать их уменьшению. Такое предположение неверно. Причиной страданий является не сам по себе прогресс, а ожидания, которые с ним связываются, та совершенно неоправданная надежда, будто увеличением скорости поездов, повышением урожайности полей можно добиться чего-то еще сверх того, что человек будет быстрее передвигаться и лучше питаться. С этой точки зрения нет большой разницы, делается ли акцент на активность и прогресс или бездеятельность. Ошибочной является сама установка придать человеческой жизни смысл путем изменения ее внешних форм. Эта установка исходит из убеждения, что внутренний человек зависит от внешнего, что состояние души и сознания человека является следствием его положения в мире и среди людей. Но если бы это было так, то между ними с самого начала не возникло бы конфликта.
Словом, материальный и культурный прогресс означают то, что они означают: материальный и культурный прогресс. Они не затрагивают страданий души. Безусловное доказательство этого Толстой усматривает в том, что прогресс обессмысливается, если рассматривать его в перспективе смерти человека. К чему деньги, власть и т.п., к чему вообще стараться, чего-то добиваться, если все неизбежно оканчивается смертью и забвением. «Можно жить только, покуда пьян жизнью; а как протрезвишься, то нельзя не видеть, что все это - только обман, и глупый обман! 6». Трагизм человеческого бытия, по мнению Толстого, хорошо передает восточная (древнеиндийская) басня про путника, застигнутого в степи разъяренным зверем. «Спасаясь от зверя, путник вскакивает в безводный колодезь, но на дне колодца видит дракона, разинувшего пасть, чтобы пожрать его. И несчастный, не смея вылезть, чтобы не погибнуть от разъяренного зверя, не смея и спрыгнуть на дно колодца, чтобы не быть пожранным драконом, ухватывается за ветки растущего в расщелинах колодца дикого куста и держится на нем. Руки его ослабевают, и он чувствует, что скоро должен будет отдаться погибели, с обеих сторон ждущей его, но он все держится, и пока он держится, он оглядывается и видит, что две мыши, одна черная, другая белая, равномерно обходя стволину куста, на котором он висит, подтачивают ее. Вот-вот сам собой обломится и оборвется куст, и он упадет в пасть дракону. Путник видит это и знает, что он неминуемо погибнет; но пока он висит, он ищет вокруг себя и находит на листьях куста капли меда, достает их языком и лижет их. Белая и черная мышь, день и ночь, неминуемо ведут человека к смерти - и не вообще человека, а каждого из нас, и не где-то и когда-то, а здесь и теперь, и это не басня, а это истинная, неоспоримая и всякому понятная правда7». И ничто от этого не спасет - ни огромные богатства, ни изысканный вкус, ни обширные знания.
Не удовлетворенный отрицательным решением вопроса о смысле жизни, Л.Н. Толстой обратился к духовному опыту простых людей, живущих собственным трудом, опыту народа. Наблюдения над жизненным опытом простых людей, которым свойственно осмысленное отношение к собственной жизни при ясном понимании ее ничтожности, и правильно понятая логика самого вопроса о смысле жизни подводят Толстого к одному и тому же выводу о том, что вопрос о смысле жизни есть вопрос веры, а не знания. В философии Толстого понятие веры имеет особое содержание, не совпадающее с традиционным. Это - не осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом. Вера есть сознание человеком такого своего положения в мире, которое обязывает его к известным поступкам. Вера есть знание смысла человеческой жизни, вследствие которого человек не уничтожает себя, а живет. Вера есть сила жизни. Из этих определений становится понятным, что для Толстого жизнь, имеющая смысл, и жизнь, основанная на вере, есть одно и то же.
Понятие веры в толстовском понимании совершенно не связано с непостижимыми тайнами, неправдоподобно чудесными, превращениями и иными предрассудками. То бесконечное, бессмертное начало, в сопряжении с которым жизнь только и обретает смысл, называется Богом.
Понятия Бога, свободы, добра связывают конечное человеческое бытие с бесконечностью мира. Все эти понятия, при которых приравнивается конечное к бесконечному и получается смысл жизни, понятия Бога, свободы, добра, мы подвергаем логическому исследованию. И эти понятия не выдерживают критики разума. Они уходят содержанием в такую даль, которая только обозначается разумом, но не постигается им. Они даны человеку непосредственно и разум не столько обосновывает эти понятия, сколько проясняет их. Только добрый человек может понять, что такое добро. Чтобы разумом постигнуть смысл жизни, надо, чтобы сама жизнь того, кто владеет разумом, была осмысленной. Если это не так, если жизнь бессмысленна, то разум не имеет предмета для рассмотрения, и он в лучшем случае может указать на эту беспредметность.
480 руб. | 150 грн. | 7,5 долл. ", MOUSEOFF, FGCOLOR, "#FFFFCC",BGCOLOR, "#393939");" onMouseOut="return nd();"> Диссертация - 480 руб., доставка 10 минут , круглосуточно, без выходных и праздников
240 руб. | 75 грн. | 3,75 долл. ", MOUSEOFF, FGCOLOR, "#FFFFCC",BGCOLOR, "#393939");" onMouseOut="return nd();"> Автореферат - 240 руб., доставка 1-3 часа, с 10-19 (Московское время), кроме воскресенья
Мейер Маартен. Проблема семьи в творчестве Л. Н. Толстого, 1850-е - 70-е годы: диссертация... кандидата филологических наук: 10.01.01.- Москва, 2000.- 211 с.: ил. РГБ ОД, 61 00-10/294-0
Введение
Глава I. У истоков семейной темы Л. Н. Толстого (Повесть "Семейное счастье") 17
Глава II. "Война и мир" как семейная хроника 62
Глава III. "Мысль семейная" в романе "Анна Каренина" 122
Заключение 195
Библиография 202
Введение к работе
В "Воспоминаниях" Толстой как бы разделяет свою жизнь грубо на четыре периода. Первый период невинного, радостного, поэтического детства длится до 14 лет. За ним следует страшный период в двадцать лет, во время которого он, по его словам, находился в плену амбициозности и тщеславия и, хуже всего, предавался блуду и пороку. Третий период начинается его браком с Софьей Андреевной Бере в 1862 году и заканчивается его "духовным переломом" приблизительно в 1880 году. В течение четвертого периода своей жизни Толстой все больше отходит от чисто писательской деятельности и семьи и посвящает себя в основном решению религиозных и социально-этических вопросов. 1 Если посмотреть внимательнее на эти периоды, можно заметить своего рода маятниковую природу периодизации его жизни. Первый и третий периоды можно назвать "семейными". Сначала как сын и брат, затем как муж и отец он уходил с головой во все важные детали семейной жизни. Второй и четвертый периоды объединяет экстремизм Толстого, сделавший писателя более индивидуалистичным и оттолкнувший его от семьи. Второй период - это буйство плоти, четвертый - буйство души. Этот конфликт между душой и телом представляет для понимания Толстого наибольшую важность. И поскольку многое из его творчества является очень личным, очень автобиографичным, это также важно для оценки его произведений.
Толстой был с самого начала его писательской карьеры всецело поглощен мыслями о семье, и это видно по тому факту, что уже свое первое произведение, "Детство", он посвятил этой теме. В двух других томах трилогии он описывает, как красота и невинность детства постепенно сменяются сомнительными переживаниями отрочества и юности. Это первое
1 Л, Н. Толстой, Полное собрание сочинений (юбилейное издание) в 90 томах, М. 1928-1958. В сносках или в скобках в тексте указываются том и страницы: 34:347
произведение сразу было признано как принадлежащее перу великого растущего таланта.
Второй период - невинность теряется, и это отражается в таких произведениях, как "Записки маркера". Это время азартных игр, выпивок и женщин. Этот период принес Толстому много боли и стыда и превратился в тяжелое бремя порочных воспоминаний, которые то и дело появлялись на страницах его произведений до конца его жизни. В это время создается и повесть "Семейное счастье", утверждающая не ослаблявшийся характер заветного желания Толстого. Взаимоотношения мужчины и женщины в этой истории поражают своим сходством с супружескими отношениями Толстого и Софьи Андреевны, которые сложились тремя годами позже написания повести. Повесть строилась на личных переживаниях писателя во время увлечения Валерией Владимировной Арсеньевой. Четкий анализ этого эпизода жизни Толстого представляет собой важную предпосылку для понимания самой повести и будущих шедевров.
Третий период, период более или менее стабильной и счастливой семейной жизни, во многом представляет для нас наибольший интерес. Именно в это время создаются два величайших произведения - "Война и мир" и "Анна Каренина". В первом из двух романов Толстой твердо отстаивает ценность семейной жизни. Во втором романе он все еще убежден в верности идеала, но уже выражает сомнения по поводу его достижимости.
Во время четвертого периода расхождение между жизненным устройством и философской убежденностью Толстого обостряется и семейная жизнь становится для него все более тяжелой. Это выражается в таких произведениях, как "Смерть Ивана Ильича", "Крейцерова соната", "Дьявол" и "Отец Сергий". Конечно, такое подразделение жизни Толстого довольно
искусственно и носит условный характер. Несмотря на все предполагаемые "переломы", суть жизнь Толстого изменяется не столь резко.
В рамках семьи традиционно выделяются четыре типа любви: "filiae" -любовь детей по отношению к родителям; "storgae" - любовь между ровесниками; "eros" - супружеская любовь; "agape" - любовь родителей по отношению к детям, или альтруистическая, божественная любовь. Однако в современном языке понятие "любовь" стало подразумевать лишь "eros", сексуальную любовь между мужчиной и женщиной, причем чаще всего не состоящих в браке. Хотя Толстой уделял семье особое внимание, большая часть его размышлений также ограничивается деталями супружеских отношений. В трилогии "Детство", "Отрочество" и "Юность" писатель дает очень яркое, художественное описание мира ребенка, в котором важную роль играет любовь ребенка к своим родителям и любовь, которую он получает от них. К произведениям, которые наиболее полно раскрывают различные типы семейных отношений любви, следует отнести роман "Война и мир". В повести "Семейное счастье" и в романе "Анна Каренина" разные аспекты любви в семье просто теряются за силой "eros". Именно на эволюционное качество художественных и сопутствующих жизненных перемен мало обратили внимание предыдущие исследователи.
Великолепную критику произведений Толстого ("Детство" и Отрочество") мы находим у Н. Г. Чернышевского. Он быстро понял, что силе своего гения писатель обязан, по большей части, своей необыкновенной способности постигать суть вещей и описывать внутренние движущие силы поведения своих героев. Чернышевский считает, что Толстой приобрел нужные знания не только благодаря скрупулезному наблюдению за поведением окружающим, но, и это главное, благодаря неустанному наблюдению за самим собой, постоянной внутренней самооценке. По мнению
критика, это "дало ему прочную основу для изучения человеческой жизни вообще, для разгадывания характеров и пружин действия, борьбы страстей и впечатлений". 2 Из подобного рода оценки напрашивается вывод, что анализ человеческой природы, проделанный Толстым, вполне заслуживает доверия и имеет универсальный характер. Кроме того, Чернышевский находит у Толстого "чистоту нравственного чувства" и отмечает относительно "Детства" и "Отрочества": "очевидно каждому, что без непорочности нравственного чувства невозможно было бы не только исполнить эти повести, но и задумать их. Укажем другой пример - "Записки маркера": историю падения души, созданной с благородным направлением, мог так поразительно и верно задумать и исполнить только талант, сохранивший первобытную чистоту." 3
Вскоре после выхода в свет романа "Война и мир" Н. Н. Страхов отмечает, что все предыдущие произведения писателя можно отнести к категории предварительных исследований, завершившихся созданием "семейной хроники". Мы будем рассматривать страховское жанровое определение во второй главе. По мнению этого критика, из всех более ранних произведений только "Семейное счастье" составляет вполне живое целое, свидетельствуя о том, что тема семьи была важнейшей для писателя.
Следуя за Чернышевским, в одной из наиболее авторитетных биографий Толстого П. И. Бирюков указывает на тесную связь между жизнью и творчеством писателя. Он предполагает, что "творческая работа возможна была только при некотором успокоении. И вот мы можем заметить эти периоды покоя по проявлявшейся силе творчества". 4 После бурного периода жизни в конце 40-х годов избыток энергии Толстого выливается в военной жизни на Кавказе, после которой наступает период относительного затишья.
2 Н. Г. Чернышевский, "Избранные эстетические произведения", М, 1978, с. 520
э тамже,с. 521-522
4 П. И, Бирюков, "Биография Льва Николаевича Толстого", т. II, М, 1923, с. 27
Последствия не заставили себя ждать, и глубоко затаившиеся образы семейной жизни находят свое воплощение в повестях "Детство", "Отрочество" и "Юность". После вступления в брак "семейная жизнь захватывает его с необычайною силою, снова фиксирует его страсти и освобождает его творческие силы. И в течение первых пяти лет он создает небывалое по силе и могуществу произведение "Война и мир". 5 Иными словами, моменты внутренней уравновешенности отображаются в картинах в целом гармоничной семейной жизни. Эта черта прослеживается в семейном счастье Кити и Константина Левиных, которые "также во многом списаны с натуры". 6 Однако Бирюков признает, что в "Анне Карениной" превосходство семьи затеняется духовными стремлениями Толстого.
Эта растущая раздвоенность позиции Толстого в отношении семьи раскрывается чуть позже в работе Бирюкова "Родители и дети в произведениях Л. Н. Толстого". Хотя "несомненное условие счастья есть семья" (Л. Н. Толстой, "В чем счастье?"), Долли, образец матери из "Анны Карениной", ставит под сомнение ценность своей семейной жизни. Позднышев в "Крейцеровой сонате" заходит еще дальше, полностью отрицая значение семьи как таковой. Бирюков написал этот ряд коротких статей с целью показать, как Толстой учит родителей воспитывать детей. Однако большое количество других цитат из различных произведений Толстого уже вряд ли могли рассеять сомнения, закравшиеся в сознание читателей после высказываний подобного рода.
Д. Мережковский называет Толстого "великим тайновидцем плоти" 7 -при таком априорном определении невозможно иметь серьезные взгляды на семью как на глубоко духовный социальный институт, поскольку семья
Бирюков, с. 28
6 там же, с. 108
7 Д. Мережковский, "Л. Толстой и Достоевский; вечные спутники", М., 1995, с. 91
возможна только при том условии, что ее члены наделены духовным началом, без которого не могут развиваться отношения любви и не могут крепнуть семейные узы. Однако, по утверждению Мережковского, в данном случае ядром всех человеческих отношений являются животные инстинкты, "связь плоти рождающей с плотью рождаемой - семейная связь". 8 В статьях Мережковского, как и других критиков творчества Толстого, наблюдается некоторое хронологическое несоответствие; так, например, исследователь не может забыть экстремизма зрелого писателя и трактует его ранние произведения в свете более поздних философских убеждений.
Огромное влияние на характер критики Толстого оказали статья В. И. Ленина о Толстом хотя они не имеют собственно литературоведческого достоинства. Писателю отводится роль части закономерного диалектического развития истории, то есть несознательной, самомотивируемой и созидательной силы, способствующей историческому прогрессу. В результате получилось, что темы, для писателя так или иначе второстепенные (например, сельскохозяйственные реформы в "Анне Карениной"), в политических интересах высвечивались как главные, в то время как его основные идеи отодвигались на задний план как опасные заблуждения человека определенного классового сознания. "В наши дни всякая попытка идеализации учения Толстого, оправдания или смягчения его "непротивленства", его апелляции к "Духу", его призывов к "нравственному самоусовершенствованию", его доктрины "совести" и всеобщей "любви", его проповеди аскетизма и квиетизма и т.п. приносит самый непосредственный и самый глубокий вред", - писал Ленин. 9 Это удар в сердце самого дорогого, что было для Толстого, большая часть чего является базисом, на котором он воздвиг надстройку семейной нравственности и социальной этики. В
8 Мережковский, с. 97
9 "Л. Н, Толстой и его эпоха", сборник статей "В. И. Ленин о Толстом", М, 1978, с. 84
результате такого подхода плодотворная литературная критика Толстого была отброшена на много лет назад.
Критика А. А. Сабурова служит хорошим доказательством этого утверждения. Он заявляет, что "Ростовы и их окружение - это не семейное гнездо из дворянской хроники. Это художественный образ, изображающий целый класс в определенную эпоху, с исторической перспективой, с симптомами его распада и деградации". 10 Предположение о том, что в романе идет ссылка на "определенную эпоху", разбивается самим Толстым, "В наше время, продолжала Вера (упоминая о нашем времени, как вообще любят упоминать ограниченные люди, полагающие, что они нашли и оценили особенности нашего времени и что свойства людей изменяются со временем)..." (10:217) Дела семьи Болконских не намного лучше. Сабуров отмечает, что "крайне важно понять политическую предпосылку" старого князя Николая Болконского. Конфликт с сыном Андреем из-за сватовства к Наташе возник не на почве семейных разногласий, но по причине различия взглядов двух поколений. То, что отец мучит свою дочь Марью, является искаженным выражением его недовольства сыном. В руках критика "Война и мир" превращается в некое подобие Ютцов и детей". Религиозное рвение Марьи низводится до сублимированного протеста отцу, попытки психологически вырваться из родительского плена. Раскаиваясь перед Марьей на смертном одре, князь Болконский соглашается с тем, "что его век отошел в прошлое. Этот момент совпал с предсмертными минутами князя". 11 Толстой, вне всякого сомнения, часто жестко осуждал "класс", к которому сам принадлежал по рождению, а также испытывал сильное чувство несогласия с социальной озабоченностью "высшим обществом". Однако попытка Сабурова
10 А. А, Сабуров, "Война и мир" Л. Н, Толстого, проблематика и поэтика", М„ 1959, с, 142
11 там же, с. 153-155
уложить Толстого в Прокрустово ложе исторического материализма искажает идею, которую писатель хотел передать через свое величайшее творение.
В. Жданов рассматривает "любовь в жизни Льва Толстого" в узком смысле этого слова, ограничивая его лишь супружеской любовью. Исследования демонстрируют то, что личная потребность в любви и семейные обстоятельства писателя нашли отражение в его литературных произведениях. Воспоминания о ранних годах Толстого указывают на то, насколько сильным было его стремление к семейной жизни и как мучительно он пытался преодолевать сексуальные искушения. Очевидно, не хватает одного - четкого тематического определения исследования, поскольку такие понятия, как чувственность, сексуальность, вожделение, сладострастие, похоть, влечение, увлечение, страсть, влюбленность и любовь, отличающиеся по значению и оттенку, используются в каком-то смысле произвольно и вне четкого определения. Счастье, которое Лев Николаевич нашел с Софьей Андреевной в 60-е годы, создало стабильную атмосферу, духовно-физический баланс и стало источником поэтического вдохновения, вылившегося в создание романа "Война и мир". Жданов считает, что этот духовно-эмоциональный баланс нашел отражение и в романе "Анна Каренина", в гармоничном семейном союзе Константина и Кити Левиных. Уход от семейной жизни в 80-е годы совпал с тем, что писатель переключается на абстрактно-философские и религиозные темы.
На Западе, особенно по вопросом, связанным с нашей темой, автобиографичность произведений Толстого вызывает психологический интерес. Не то чтобы этот аспект отсутствовал в российской традиции, но на Западе он имеет более устойчивую форму, в том смысле, что отношение Толстого к своему творчеству рассматривается в более или менее общепринятых психологических категориях, прежде всего, по Фрейду. Еще
одним отличительным фактом, и это не удивительно, является то, что нравственный консерватизм Толстого привлек внимание западных критиков феминистского толка, подчеркивающих социологическую природу творчества писателя. К критикам подобного рода можно отнести Ruth Crego Benson. В своей работе "Women in Tolstoy, the Ideal and the Erotic" она пишет, что женщина для Толстого - это "и ангел и дьявол", и проблема сексуальности является главной причиной внутреннего конфликта между "глубокими инстинктами и нравственной надстройкой, что и определяет мнение Толстого о женщинах". 12 Данное утверждение предполагает, что реальным базисом Толстого было либидо, животная тяга к физическому удовлетворению. Более слабым по силе было влияния на Толстого его матери, не совсем ясной, канонической фигуры, главным образом сформировавшей взгляды Толстого на то, какими должны быть женщина и семья. В карьере Толстого "распущенность, поклонение жене и аскетизм" поочередно определяли его отношение к женщинам. 13 Каждая из черт служит причиной для отказа от романтической любви, столь характерной для "Семейного счастья", повторяющейся в "Анне Карениной" и, в более крайней форме, в таких поздних произведениях, как "Крейцерова соната", ""Дьявол" и "Отец Сергий".
Gary Adehnan ("The Bitterness of Ecstasy") широко рассматривает отзывы критиков на "Анну Каренину" как на Западе, так и в России: Максим Горький пишет о "враждебности", которую Толстой питает по отношению к слишком сексуальным женщинам как о враждебности мужчины, не сумевшего испытать все удовольствия, или о враждебности души, борющейся против "унизительных импульсов плоти". В "Анне Карениной" заметны следы приближающегося религиозного обращения, что, по мнению Andre Gide является симптомом краха писателя как художника. "Что за чудовище!
Г Ruth Crego Benson, "Women in Tolstoy, the Ideal and the Erotic", Chicago:Uruversity of Illinois Press, 1973, с 2 13 там же, с. 15
Постоянно взбрыкивающий, восстающий против самого себя, заставляющий сомневаться в своей искренности... высокомерный в самоотречении..." 14 Adehnan цитирует D. Н. Lawrence: "Скучно, что практически все великие романисты преследуют нравоучительную цель, иначе говоря философию, прямо противоположную их эмоциональному вдохновению. В своем эмоциональном вдохновении они все - жрецы фаллического культа..., когда же дело доходит до их философии... они все превращаются в распятых Иисусов. (...) Что за груз для романа ["Анны Карениной"]. 15 Thomas Mann, выражающий свою признательность Мережковскому, поет дифирамбы "чувственной силе и языческому гению" Толстого, при этом относя его размышления на духовную тему к категории довольно слабых, не выдерживающих сравнения. Mann считает, что "дар Толстого в области нравоучений, проще его уклон в духовную сторону, можно отмечать, но во-вторых, как проявление воли, однако слабой в этой области". 16 Как истолкователь марксистских идей о Толстом, Georg Lukacs интересует сюжет Левина-Толстого. Ценность романа в том, что он описывает крестьянские волнения, имевшие место в истории, и раскрывает реакционную идеологию землевладельцев, и вовсе не в том, что он преподносит некие нравственные уроки. "Когда Анна Каренина вырывается из рамок обыденности, она всего лишь выносит на поверхность с пафосом трагедии скрытые противоречия, существующие в любом буржуазном браке и буржуазной любви". 17 Ф. М. Достоевский находит ценность романа именно в его нравоучительной силе. "Анна Каренина" защищает веру в Бога, веру в семью и подвергает сомнению интеллектуальную гордость XIX века, стремившуюся заменить вековую нравственность научными и экономическими законами, которые якобы
14 Gary Adehnan, "Anna Karenina, the Bitterness of Ecstasy", Boston: Twayne Publishers, 1990, с 46 ls там же, с. 125 16 там же, с. 126-127 11 там же, с. 133
контролируют поведение человека. Richard Gustafson обращается к Толстому-теологу восточнрхристианской традиции, проповедующему свои взгляды в форме расширенных притч. Анна не сумела понять, что отведенный человеку срок жизни нужно использовать для того, чтобы научиться любить беззаветно и жить на благо ближнего. Она поглощена своим увлечением и глуха к голосу совести. Большинство источников, цитируемых Adelman, отмечены гуманистическими традициями. Только Достоевский и Gustafson рассматривают роман с духовной точки зрения, ценность которой не осталась незамеченной американским критиком.
Владимир Набоков в своих известных "Лекциях по русской литературе" выражает восхищение перед изобразительной силой образов, которые сумел создать Толстой. Он характеризует Толстого как "крепкого, неутомимого духом человека - всю жизнь разрывался между чувственной своей природой и сверхчувствительной совестью." 18 Очевидно, что и Набоков восхищается художником много больше, чем проповедником. "Так и хочется порой выбить из-под обутых в лапти ног мнимую подставку и запереть в каменном доме на необитаемом острове с бутылью чернил и стопкой бумаги, подальше от всяких этических и педагогических "вопросов", на которые он отвлекался, вместо того, чтобы любоваться завитками темных волос на шее Анны Карениной". В то же самое время он отдает должное Толстому как человеку и художнику, признавая, что эта двойственность, противоборствующие величины вплетены в человеке и что "борьба эта шла в одном и том же человеке. Сочиняя ли, проповедуя ли, Толстой рвался наперекор всему к истине". 19 Это очень четкое и глубокое наблюдение. Многие другие исследователи, казалось бы, склонны, в той или иной степени, не принимать всерьез один из аспектов внутренней жизни этого великого писателя, тем самым не только допуская
18 Vladimir Nabokov, "Lectures on Russian Literature", San Diego-New York: Harcourt-Brace Co., 1981, с 138
19 там же, с. 140
несправедливость по отношению к нему как к человеку и художнику, но и лишая себя возможности адекватно оценить этот внутренний диалог, который является главной движущей силой всего его творческого гения.
Толстой был человеком, который и как художник, и как мыслитель, и прежде всего как человек, боролся за то, чтобы найти истину, написать о ней и воплотить ее в своей жизни. Очевидна библейская ориентация писателя. Библия, безусловно, относится к ряду величайших антологий вдохновенного творения рук человеческих. Веками она служила парадигмой для людей искусства - художников, поэтов, композиторов. Сила ее в том, что иногда в удивительно поэтичных, а иногда даже в жестоких образах она раскрывает фундаментальные, универсальные принципы духовного и этического поведения человека. Те самые принципы, которые представляют особую важность в наши дни, когда искусство и этика, творчество и нравственность зачастую оказываются диаметрально противоположными и многие так называемые деятели искусства считают, что человек имеет право на свободное самовыражение, не ограниченное никакими рамками и нравственными принципами. Подобные ошибочные суждения способствовали развитию постмодернистской абсурдности, философского нигилизма и культуры попа и порнографии. Толстой понял, что лишь союз художественных способностей с нравственной правотой может дать рождение подлинно человеческому творчеству.
Как в своей личной жизни, так и творчестве, писатель отводил центральную роль семье. Библейский Бог - и Творец, и Родитель. По этому примеру Толстой подчеркивал важность и создания произведений искусства, и продолжения, в лоне гармоничной семьи, человеческого рода. Главным институтом человеческой жизни, по Толстому является не государство и не церковь, его роль отведена семье. Много стихов в Писании посвящено
отношениям между супругами, братьями и сестрами и отношениям, которые, по сути, есть отражение отношений между Богом и человеком, - родителями и детьми. Причина в том, что семья - важнейшая школа жизни, любви и культурной традиции. С распадом семьи гибнут общества и целые цивилизации. В наш век семья переживает кризис, который проявляется в повышении уровня разводов, росте случаев жестокого обращения с детьми, абортов, изнасилования, кровосмешения, заражения СПИДом и появления целого ряда душевных заболеваний. А ведь "дети отвечают за грехи своих родителей". Кризис семьи - это проблема более острая и насущная, чем любые экономические, политические, военные или научные проблемы. Основная проблема нашего времени не в недостатке знаний о кибернетике или механизмах свободного рынка, а в том, что люди перестали слышать голос своей совести, и из-за этого не могут удержать в равновесии человеческие отношения, прежде всего в семейном контексте.
Цель данного исследования состоит в том, чтобы изучить посвященные творчеству Толстого критические материалы дореволюционного и современного периодов русской критики и современного периода зарубежной критики; произвести анализ идейно-смыслового содержания "семейных" произведениях Толстого и при их сопоставлении определить развитие, эволюцию семейной темы; осмыслить значение связи между семейной жизнью и творчеством писателя; истолковать взаимосвязь художественно-эстетического и философски-этического аспектов семейной темы; определить значение исследования института семьи Толстым-писателем и мыслителем как в художественном так и в социологическом смыслах. Работа строится по проблемно-хронологическому принципу. Она состоит из введения, трех глав и заключения.
У истоков семейной темы Л. Н. Толстого (Повесть "Семейное счастье")
Вероятность того, что в повести Толстой описал свои отношения с Валерией Владимировной Арсеньевой, исследовалась неоднократно. Б. М. Эйхенбаум находит определенное сходство между "романом" и "пережитым романом" с В. Арсеньевой, переписка с которой иногда кажется прямо конспектом или программой будущего произведения".20 В то же время П. А. Журов утверждает, что "Ни сюжет, ни фабула, ни образы героев в целом не имеют прямого отношения к пережитому. (...) Отсутствием автобиографического материала объясняется известная лапидарность, отвлеченно-схематический характер второй части".21 П. И. Бирюков, придерживался середины между двумя крайними взглядами: "Можно сказать так: то, что в действительности только могло быть, но чего еще не было, в романе стало уже реальным фактом. Действительный роман был началом, или, лучше, прологом романа написанного. В своем художественном воображении Лев Николаевич продолжил действительные линии до их воображаемого пересечения..."22 Другой исследователь отмечает, что три года супружеской жизни, описанные в повести, совпадают с периодом жизни Толстого, начиная с его романа с Арсеньевой в 1856 году, до времени написания повести в 1859 году, что подтверждает выводы Бирюкова. Н. Н. Гусев ссылается на более поздние записи разговора Толстого с его биографом Бирюковым, где на вопрос о том, насколько реальная любовь его жизни была отражена в его творчестве, он отвечает: "Потом главное, наиболее серьезное - это была Арсеньева Валерия... Я был почти женихом ("Семейное счастье"), и есть целая пачка писем моих к ней", указывая тем самым на существующую связь событий его жизни с описанными в повести "Семейное счастие".24 Явное расхождение в мнениях критиков можно отчасти объяснить тем, что отношения главных героев произведения завершаются их вступлением в брак, и вторая часть повести раскрывает перед нами картину их семейной жизни, в то время как отношения Толстого и Арсеньевой не зашли настолько далеко: они прекратились приблизительно через шесть месяцев по их обоюдному согласию. Вторая часть повести, возможно, основывалась на том, что могло бы быть, по мнению Толстого, если бы их отношения все же завершились браком. Поэтому повесть можно лишь частично рассматривать как автобиографичную, если воспринимать это определение буквально, а именно - запись событий из жизни автора. Однако, если допустить, что Толстой, мысленно продолжив свои отношения с Арсеньевой, описал их в повести, ее можно назвать подлинно автобиографичной. Толстому свойственна попытка связать воедино жизнь и идеи, физическую реальность и теорию.
В этом контексте важно отметить связь между художественным и философским, точнее, эстетическим и этическим аспектами повести, как имеющую важное значение. Именно это было причиной того, что у некоторых критиков сложилось мнение, что повесть слишком абстрактна, недостаточно правдива и малозахватывающая художественно. Много абстрактного и философского можно найти и в романе "Война и мир". Это воспринимается по-разному, возможно, в связи с тем, что в более известном из двух произведений философским рассуждения отведены отдельные главы, в то время как повесть "Семейное счастье" по сути строится на этих рассуждениях, за которым теряется сюжет, умаляя, по мнению некоторых критиков, достоинства повести как художественного произведения. Интересно отметить, что подобная критика обрушилась на большинство произведений Толстого, написанных им в 80-90 гг., которые, предположительно, можно отнести к разряду откровенных психологическо-философских трактатов или тонко завуалированных "проповедей".
Критики не обошли вниманием и социальную среду написания повести. Советские литературоведы пытались найти в этом произведении отражение взглядов Толстого по вопросу эмансипации женщин, который в то время был en vogue. Его относили либо к сторонникам идеи, либо к ее рьяным противникам. После работ George Sand (Толстой очевидно не имеет к ней особого отношения) Pierre Joseph Proudhon и Jules Michelet выразили идеи, на первый взгляд, довольно близкие к мировоззрению Толстого. Эйхенбаум полагает, что наибольшее влияние оказали на Толстого идеи Jules Michelet, которые и были отражены в "Семейном счастье".25 Действительно, можно найти связь между утверждением Michelet: "II faut que tu crees ta fernine" и взглядами Толстого на супружеские отношения, которые были выражены в повести. Однако, стоит сравнить их взгляды. Michelet смотрит на женщину как на "существо тупоумное, как на игрушку, которой прилично только наряжаться". При том, что Толстой, что бы о нем ни говорили, всегда уважал женщину как духовное существо, которому необходимо постоянное всестороннее образование.26 Также заметим: американский ученый Ruth Crego Benson утверждает, что в то время, когда Толстой опубликовал "Семейное счастие", он, скорее всего, не был знаком с произведениями французского писателя "L Amour" и "La Fernme", которые были опубликованы в 1858 и 1859 годах. Она пишет; "... Толстой был не только возмущен феминистскими идеями, но и воспринимал их с нехарактерной для себя поверхностностью. ... К написанию повести ["Семейное счастье"] его побудили не общественные споры, а мечты о семейном счастье, которые в то время преследовали писателя".
"Война и мир" как семейная хроника
Незадолго до написания "Войны и мира" Толстой сказал своей сестре Марии: "Машенька, семья Бере мне особенно симпатична, и если бы я когда-нибудь женился, то только в их семье",97 Можно сказать, что он выбирает не человека, а семью. Он высоко ценит качества семьи Бере, и нет больших сомнений относительно того, что он хотел строить свою семью по их образцу. Избрав семью своей претендентки, он принялся выбирать ее саму из трех дочерей Бере: Лизы, Сони и Тани. И хотя, со слов Толстого, прекрасно образованная и рассудительная Лиза всячески старалась его "соблазнить", он остановил свой выбор на более эмоциональной Соне, которая к тому же была наиболее красивой из трех - деталь, сыгравшая, типично для Толстого, не последнюю роль в его выборе.
На этот раз уже не было тщательного анализа девушки, какому он подверг чуть раньше Арсеньеву. "При встрече с С. А. Бере, - пишет Жданов, -он также пытается изучать свою будущую жену, анализировать создавшееся положение, но все эти попытки теряются, исчезают под напором непреодолимой силы стихийного влечения".98 От прежних опасений романтических импульсов, казалось, не осталось и следа. Даже наоборот: "Надо было прежде беречься. Теперь уже я не могу остановиться".99 И все же Толстой относится к своей избраннице с присущей ему нерешительностью и неопределенностью, проявившимися и в том, что он делает ей предложение в письменном виде. Получив ее согласие, он настаивает, чтобы свадьба была сыграна через неделю. Накануне свадьбы он расстраивает девушку, допытываясь, любит ли она его, очевидно подвергая сомнению правильность принятого им решения. В день свадьбы он опаздывает на церемонию на целых полтора часа, оправдываясь тем, что он, якобы, не мог найти подходящей рубашки... Хотя церковь полна народа, церемония очень сильно напоминала безрадостный обряд венчания, описанный тремя годами раньше в "Семейном счастье". Так полный сомнений и нерешительности Толстой позволяет своей эмоционально-импульсивной натуре одержать верх над рационально-философской и вступает в брак в возрасте 34 лет с 18-летней девушкой, следуя по стопам им же созданного персонажа, Сергея Михайловича.
Мало правдоподобно, чтобы он вдруг, после многолетнего поиска, нашел человека, который удовлетворял бы всем критериям его образа идеальной жены. В его увлечении мало интеллектуально-нравственного зондирования, но прослеживается эмоционально-сексуальный подтекст. По неожиданности и интенсивности его увлечения можно полагать, что он не вполне осознанно принимает решение, направившее его мужскую энергию в русло семейной жизни, завершившееся своего рода жизненным переломом, который он создал сам (этот перелом был своего рода аннулирован подобным же переломом, произошедшим приблизительно двадцать лет спустя). Это, однако, не говорит о том, что он выбрал Софью Андреевну случайно, что он ее не любил или совершил ошибку, женившись на ней. Наоборот, почти десять лет счастливейшей семейной жизни и создание "Войны и мира" являются живым свидетельством благодати, которую они обрели в своих отношениях.
Жданов говорит: "Наша задача не только дать обзор семейной жизни Толстого, но по возможности показать связь между творчеством и этой жизнью. (...) Мы должны теперь (...) коснуться тех положительных результатов, к которым Лев Николаевич пришел через несколько лет после женитьбы. Эти результаты даны в "Войне и мире". Вся мощь Толстого, ыслителя и художника, выявилась в этой грандиозной эпопее". В своем исследовании мы уделим основное внимание как раз противоположному - не биографии, а произведению искусства, сохраняя при этом важность их взаимосвязи. Жданов считает, что "мир" создан изумительно. Полнота личного счастья породила единственную в мировой литературе семейную хронику".101 Такое утверждение, скорее всего, слишком категорично. Однако по силе позитивного потока семейной жизни, который проносится по всему роману, он, действительно, исключителен, если не сказать уникален. Творческая находка взята из жизни. "Война и мир" создана в семье, она вышла из нее. Семья ничем, казалось бы, не способствовала творчеству, а вместе с тем именно она порождала его. (...) Нельзя говорить о неудачном соединении жизни обыденной женщины с жизнью гениального Толстого, - мы видели, как благотворно влияла эта "обыденность" на его творчество. И разгадку влияния надо искать не в личных достоинствах или недостатках, а в таинственной сущности любви, - отношений между мужчиной и женщиной, ... черпать из этой любви силы к творчеству".102 Советуя своему другу писателю жениться, Толстой сам еще раз это подчеркивает: "Женитесь. Не в обиду вам будь сказано, я опытом убедился, что человек неженатый до конца дней мальчишка".103 "... Я вошел в ту колею семейной жизни, которая, несмотря на какую бы то ни было гордость и потребность самобытности, ведет по одной битой дороге умеренности, долга и нравственного спокойствия. И прекрасно делает! - Никогда я так сильно не чувствовал всего себя, свою душу, как теперь, когда порывы и страсти знают свой предел. Я теперь уже знаю, что у меня есть и душа бессмертная (по крайней мере, часто я думаю знать это), и наю, что есть Бог". Примечательно, что теперь в его словах намного меньше претензий к личным требованиям физического и духовного порядка и намного больше нравственного и религиозного чувства.
"Мысль семейная" в романе "Анна Каренина"
Семидесятые годы оказались непростым периодом в жизни Толстого. В годы работы над "Анной Карениной" жизнь его омрачается семейным трауром. Умирают трое его детей (в ноябре 1873 года, в феврале 1875 и в ноябре 1875), а также тетушка Татьяна Александровна, заменявшая ему мать, и тетушка Пелагея Ильинична (в июне 1874 и в декабре 1875 гг.) Гармоничные отношения, существовавшие в семье Толстых в 60-х годах, по сути становятся делом прошлого, между супругами все чаще возникают конфликты. Эта угнетающая атмосфера наложила свой отпечаток на следующее значительное произведение Толстого. "За исключением прелестных страниц сватовства Левина, любовь в этом романе не проникнута той юношеской поэтичностью, которая есть в "Войне и мире". В "Анне Карениной" любовь принимает характер острый, чувственный, властный."148 Хотя красота романтических отношений Левина и Кити отнюдь не ограничена обрядом венчания, тем не менее в целом в романе преобладают холодность и отсутствие взаимопонимания. Принято считать, что в этот период "мысль семейная" занимает автора намного больше, чем при написании более объемного предшествующего произведения. В каком-то смысле это можно рассматривать как возврат к поиску духовных ценностей в рассказе "Семейное счастье". "В конце 70-х годов во Льве Николаевиче вновь поднимаются прежние вопросы, мучившие его до женитьбы, его внутренняя жизнь приближается к кризису, и семейная жизнь надламывается."149 Росли его сомнения о правильности выбора жизненного пути. Как отметил один критик: "Зрелые годы были для него сопряжены с переоценкой ценностей и изменением мировосприятия, что естественно при спаде чувственных сил".
Многие критики называли этот роман одним из наиболее автобиографичных произведений Толстого. При этом они уделяли особое внимание Константину Левину, герою, образ которого Толстой списал с себя. "Вся история душевного голода, испытанного Левиным, совершено согласна, местами почти дословно, с тем, что рассказал о себе Л. Н. Толстой в своих признаниях, писанных им в 1879".151 История Левина во многом перекликается с биографией молодого Толстого, Разница в возрасте между Левиным и Кити примерно соответствует возрастному различию, существовавшему между Толстым и Софьей Андреевной, а история ухаживания и рассказ о первых годах семейной жизни в романе во многом совпадают с событиями реальной ясизни. Также очевидно, что фамилия главного героя романа является производным от имени автора.
Попытки провести параллель между Толстым и Анной Карениной предпринимались не столь часто. Во-первых, уловить сходство между ними несколько труднее, поскольку автор романа - мужчина, а героиня - женщина. Однако, как мы выяснили в ходе анализа рассказа "Семейное счастье", Толстой охотно стремился при помощи художественных средств перешагнуть границы, разделяющие представителей двух полов, чем, кстати сказать, вызвал некоторое неодобрение со стороны современных ему критиков. Весьма вероятно, что в романе "Война и мир" рассказ о княгине Марье автобиографичен не в меньшей степени, чем повествование о судьбе князя Андрея. Во-вторых, автобиографичность Анны в отличие от всех прочих героинь вызывает беспокойство. По сравнению со своими предшественницами, Анна наделена весьма противоречивым характером. Тем не менее ей приходится пережить многое из того, что испытал сам Толстой. "Бал, гроза, возвращение Анны в Петербург... отражают состояние, которое становилось все более знакомым для самого Толстого".152 Писатель не столько экспериментирует с новым жанром, сколько использует форму романа, чтобы описать свое душевное состояние. "Дело в том, что роман "Анна Каренина" не следует воспринимать как художественное произведение; мы должны понять, что в нем заключено жизнеописание. (...) Толстой ничего не придумывал, он взял собирательный образ, он писал о том, что видел; все события романа проходили перед его внутренним взором..."153 "Связь, существующую между Анной... и ее создателем, можно определить как классическую, - такое же соотношение существовало между Flaubert и его героиней, Emma Bovary. В таких отношениях степень отличия творения от творца не играет большой роли: в данном случае важны не сходство внешнего облика или общность идей, а глубокое психологическое родство. (...) Толстой мог бы сказать о своей героине, как когда-то Flaubert - о своей: "Madame Karenine, c est moi".
Некоторые указывают на определенное внешнее сходство в судьбе автора и его героини, полагая, что любовная связь Толстого с женой одного из своих крестьян, Аксиньей Базукиной, и является в своем роде связующим звеном между Толстым и Анной. В конечном итоге Толстой, подобно Анне Карениной, отказывается от своего внебрачного ребенка. Хотя сложные нравственные вопросы, к которым автор обращается в романе, выходят далеко за рамки данного эпизода из жизни Толстого (кстати говоря, этот эпизод послужил тематической канвой для повести "Дьявол"), "он может объяснить причины враждебного отношения Толстого к Анне, если мы рассмотрим эту враждебность, отчасти как ненависть, обращенную на самого себя, а самоубийство главной героини - как стремление освободиться от "унизительных порывов плоти".